Репортаж из освобожденного города

Бронированный УАЗ «Патриот» катил по дороге, разрезающей поперек всю Авдеевскую промзону. Впереди ползла гусеничная техника, разбрасывая во все стороны рыхлую землю. По салону колыхались коробки с гуманитарной помощью, которая предназначалась авдеевцам. Одной рукой придерживал картонные коробы, а во второй держал телефон. Попытался заснять хоть что-то, но тряска не позволяла это сделать. Запечатлеть другую сторону Авдеевской промзоны для меня было важно. Всего год назад — в начале марта 2023 года — мы сидели в блиндаже с бойцами и я представить не мог, что получится попасть за линию траншей с украинской стороны. Дорога чуть выровнялась, и мне удалось снять груды бетона, пробитые столбы и изрезанные осколками стволы деревьев за окном.

«Патриот» обогнал плетущуюся технику и направился в сторону Авдеевки. Появился «мемориал». Когда-то это место было посвящено погибшим «участникам АТО». Все таблички с упоминанием боевиков, обстреливающих беспощадно Донецк, Ясиноватую и Горловку, убрали. На крест повесили стяг с ликом Христа. Думаю, что «атошникам» такое не сильно понравилось бы. У них была своя «церковь» благодаря Порошенко и Зеленскому, которые продвигали веру раскольников.

Заехали в частный сектор. Местные его называют «Ямой», так как эта часть города находится в низине. Где-то в домах в оконных рамах не было стёкл. На их месте были доски ДСП. Такие и в Донецке можно встретить повсеместно. У некоторых хаток не было крыш. В целом эта часть Авдеевки мало отличалась от Зайцево, Коминтерново, Саханки и любого другого маленького поселка на линии фронта с нашей стороны.

Припарковались у дома с посеченными осколками воротами. Над зияющими дырами была надпись «Люди-2». У забора стояла пожилая женщина. Она встретила нас радушно, так как хорошо знала волонтера БФ «Добрый Ангел» Юру, который не в первый раз приехал сюда с помощью. Доброволец вытащил из салона коробку и передал ее старушке. Ей предназначалась важная миссия - распределить помощь между соседей. Женщина звала в гости на чай, но мы вежливо отказывались, так как нужно было ехать дальше, вглубь Авдеевки, туда, где разбитые девятиэтажки и обрушившиеся подъезды.

— Не люблю я вашего брата, вы уж не обижайтесь. И здесь лучше камерами не светить. Люди могут наброситься. Их уж как-то наснимали, а потом по ним прилетело. Противник хоть и заторможенный, но все равно бить может, — сказал Юра на подъезде к пункту назначения.

Авдеевцы стояли под козырьком подъезда, в котором они жили и прятались. Он был для них и домом, и убежищем. Предпоследний подъезд обрушился в результате попадания снаряда. Люди перебирались по раздробленным плитам. Вокруг носились прибившиеся собаки. Мимо меня пробежала хромая такса. Старенькая собачонка передвигалась на трех лапах. Заднюю прижимала. Ей было больно на нее становиться. Поднял голову, когда ко мне обратилась женщина, живущая в одном из подъездов поврежденного дома. Она рассказала, что таксу контузило после одного из обстрелов. Пока разговаривали, над головой пронесся военный самолет. Шум двигателя разнесся по округе. Местные даже не обратили внимание на тревожные звуки. Они привыкли жить с ними.

— Ее хозяин погиб, а она прибилась к нам. Он всего несколько недель до освобождения не дожил, — с нескрываемой грустью произнесла она. Заметил такую особенность, что авдеевцы очень часто так говорят о своих земляках. Они жалеют, что люди, с которыми они прошли через ад, не смогли увидеть свой город свободным. Они встречали Русскую Армию, как свою, как армию-освободительницу.

Пока снимал, не заметил, как ко мне подошел пожилой мужчина с седой бородой. Он стоял на фоне обрушившегося подъезда в бронежилете и каске. На груди у него был шеврон с Христом. Это был бразильский журналист. Звали его Пепе. Он приехал вместе с нами, но ехал на второй машине, поэтому поговорить удалось только у разрушенного дома. За свою долгую жизнь ему довелось повидать много конфликтов.

— Знаешь, я ведь был в Ираке. Могу сказать, что ваша война хуже, — обратился ко мне бразилец на английском.

Не удалось узнать, чем же наша война был хуже той, что развязали американцы в начале 21 века, так как нашу беседу оборвал крик солдата.

— Все в укрытие! Дроны! Денис, в укрытие давай! — скомандовал сопровождающий нас военный.

Запищал дроно-детектор. Мы забежали в подъезд. Увидел, что здесь не было подвала. По-хорошему это помещение не может считаться укрытием, дрон мог спокойно сюда залететь и разорваться, но выбирать не приходилось. Если бы прилетело что-то посерьезнее, то мы могли быть похоронены под плитами «хрущевки».

В темном подъезде на подстилке мирно спала еще одна собака. Она подняла голову, когда в помещение забежали люди. Посмотрела на неизвестных и снова улеглась спать. Спокойствие животного вселяло уверенность, что все будет хорошо. Обычно живность в зоне боевых действий очень чутко реагирует на опасность, а эта собака тревоги не проявляла. Понемногу и я успокоился.

Женщина в затертом пуховике, зимней шапке и в очках стояла рядом со мной. Рассказывала о днях, проведенных в этих подъездах. Вспоминала погибших соседей. Поделилась тем, как порой удается поймать связь украинских операторов, чтобы выйти в Сеть и сообщить родным, что жива и здорова. Женщине хотелось поделиться тем, что не давало ей покоя, мыслями о военном быте, которые стали реальностью, а не рассказами из учебников по истории.

Подождали в подъезде до тех пор, пока не замолкнет динамик детектора. После выбежали и трусцой пересекли двор. Запрыгнули в бронированный автомобиль и стали медленно отъезжать. Сквозь заляпанное грязью стекло смотрел на людей, которые оставались в Авдеевке. Переживут ли они следующие сутки – было неизвестно. Быть может, мы с ними виделись в первый и в последний раз. Но такие моменты, когда пережидаешь опасность бок о бок с абсолютно неизвестными людьми – в блиндаже с военными или же с гражданскими в подъезде – запоминаются и остаются навсегда.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/po-tu-storonu-avdeevskoy-promzony/

История сторожа авдеевского храма Марии Магдалины

Шум двигателей появлялся из ниоткуда и в считанные секунды испарялся. Военные самолеты пролетали над нами на низкой высоте. Мы ехали по Авдеевке. За окном мелькали здания с разноцветными граффити на торцах и огромные воронками посреди дворов.

По пути к храму Марии Магдалины детектор дронов не умолкал. Под сопровождение тревожных звуков из динамиков небольшой дисплей загорался оранжевым светом, на нем появлялась надпись «обнаружен сигнал FPV». Мы припарковали автомобили под массивными ветвями елей, таким образом, чтобы с воздуха наш транспорт не было видно. Выбежал из салона и устремился в сторону храма. Его вид меня тут же поразил.

Посреди города, лежащего в руинах, здание храма казалось чем-то инородным, выбивающимся из общей картины. Едва задетый боевыми действиями, он стоял рядом с многоквартирными домами, в которых местами попадались дыры размером в несколько этажей. Мне и раньше доводилось видеть этот храм. Сначала в репортажах коллег, которым удалось пробраться в первые дни в освобожденную Авдеевку, а после и лично, когда проезжал мимо него, покидая зону активных боевых действий. Но подойти близко к нему мне удалось впервые.

За время работы мне встречались десятки разрушенных церквей, которые смотрелись, если так можно выразиться, гармонично с апокалиптическим окружением. Этот же храм не был похож на те, что мне попадались до этого. На нем не было следов от прямых попаданий, купола уцелели, и даже кресты на них были на своем месте. Даже на самой территории практически не было воронок. Учитывая их количество по всей Авдеевке, этот факт лишь подчеркивал всю нереалистичность увиденного.

Хотелось подойти поближе. Идти нужно было по промокшему газону. Комья грязи прилипали к подошве, затрудняя ход. Шли след в след, чтобы не напороться на что-то, что залегло в сырой земле и ждало своего часа. Подорваться здесь было очень просто. Вся Авдеевка пестрит взрывоопасными предметами. К разминированию города еще не преступили. Поэтому передвигаться стоило лишь по проверенным дорожкам. По вытоптанной земле пробрались на территорию храма. Идти по брусчатке было проще и безопаснее.

Увидев незнакомцев, из небольшой постройки рядом с храмом вышел мужчина. Он был единственным обитателем. Никого больше на территории храма не было. Мужчина заметил, как кто-то из нас стал чистить подошву от грязи о разбитые плиты ступеней при входе в церковь.

— Не нужно здесь чистить ботинки, — сказал сторож без какой-либо агрессии.

Несмотря на то, что видел он нас впервые и знакомство началось не с самых приятных для него эмоций, мужчина согласился открыть храм и впустить нас внутрь. В зале было видно, что свою роль боевые действия все же сыграли. Стекла были выбиты ударными волнами. Обшивка на потолке свисала лоскутами. Отдельные лампочки, имитирующие свечи на паникадило, едва держались на своих местах. На осыпающихся стенах были лики православных святых. Украинская «церковь» раскольников сюда не добралась.

Мужчина все время, что мы ходили по храму, смиренно стоял посреди зала. Он периодически подходил и убирал рулоны клеенки, в которую оборачивали иконы. Подошел, чтобы познакомиться поближе со сторожем. Его зовут Алексей. Живет здесь в том числе и потому, что его квартира разбита. Фактически, он единственный, кто присматривает за храмом после того, как в мае 2022 года священнослужители покинули Авдеевку.

— Мне сказали, что это на пару месяцев, но уже тогда понял, что это надолго, — рассказал мне Алексей.

И тем не менее, он остался в городе и продолжил присматривать за храмом. Практически два года он, как и вся Авдеевка, живет без каких-либо благ цивилизации. В городе нет света, воды, отопления, лишь иногда можно поймать мобильный интернет, но лишь в определенных местах. Воду Алексей набирает на скважине, а топит помещение оконными рамами из поврежденных домов на противоположной стороне улицы.

— Слава Богу, что последние два года зимы щадящие, без заморозков. Не знаю, как бы выживали, если были бы морозы.

После нашего разговора Алексей заметно поменялся. Он стал более открытым и предложил пройти ближе к алтарю. Заходить в комнату могут только священнослужители, поэтому можно было лишь в приоткрытую дверь сделать несколько кадров. Казалось бы, в таких обстоятельствах соблюдать такие правила не обязательно, но Алексей следил не только за состоянием храма.

После Алексей разоткровенничался. Он рассказал, что считает чудом тот факт, что храм не пострадал в ходе боев за город. Тот же Иверский женский монастырь у Донецкого аэропорта был сильно поврежден во время обстрелов, а здесь ничего подобного не было видно. Да, на фасадах зданий были следы от осколков, но это нельзя сравнить с тем, что случилось с Иверским монастырем в Донецке. Минимальных усилий достаточно будет предпринять, чтобы храм Марии Магдалины вновь функционировал, а прихожане снова могли посещать службы.

Несмотря на все испытания, что выпали на судьбу Алексея и всех его согорожан, он остался преданным своей земле и храму, в котором работал как до боевых действий, так и во время битвы за Авдеевку. Очевидно, он продолжит свое дело и дальше. Осталось дождаться, когда в городе станет безопаснее.

оригинал: https://asd.news/articles/dnr/predannyy-do-kontsa/

Почему президентские выборы так важны для Донбасса

Для всех текущие выборы являются особенными. И для противника, и для либералов, и для «иностранных партнеров», и для российских граждан, в том числе из Донбасса, Херсонской и Запорожской областей. Об этом свидетельствуют действия всех вышеперечисленных категорий.


ВСУ натравливают «хороших» русских на своих, можно сказать, бывших соотечественников. Бои на границе Курской и Белгородской областей нужны Киеву не только для того, чтобы отвлечь от провалов на фронте в Донбассе, но и чтобы повлиять на волеизъявление. Об этом говорит масштаб столкновений. Они больше не похожи на тик-ток поход, которым отметились предатели ранее. Либералы спустили своих адептов на избирательные участки с коктейлями Молотова, как они это делали в начале СВО и в период частичной мобилизации, когда «светлоликие» поджигали военкоматы.

Информационные провокации также не прекращаются. Запад не только чужими руками пытается влиять на политическую ситуацию в России, но и через СМИ не перестает говорить о голосовании в «тоталитарной» РФ.

В новых регионах голосование проходит под звуки «прилетов» артиллерии. На Петровке в результате обстрела погибли трое детей. В 06:33 под завалами спасатели обнаружили тело девочки 2007 года рождения. В 07:24 сотрудники МЧС извлекли погибшего семилетнего мальчика, а в 09:33 — трехлетнюю девочку.

ВСУ обстреляли избирательный пункт в Брилевке в Херсонской области, есть раненые. Вместе с этим не прекращаются звонки о «минировании» зданий школ, куда приходят граждане, чтобы отдать свой голос. Но для ЛДНР выборы президента России имеют особое значение не только из-за продолжающихся боев.

Возвращаясь с избирательного участка, долго думал об эмоциях, которые не давали покоя. Мы ведь голосуем не в первый раз, находясь в составе Российской Федерации. Да и референдум о вхождении в состав РФ для жителей ЛДНР был событием более значимым, чем нынешнее волеизъявление. Но после понял, почему именно нынешнее голосование так важно для нас.

8 лет в статусе непризнанных республик — это долгий период. За это время мы свыклись с чувством «неполноценности». Мы перестали быть частью украинского государства в далеком 2014 году, но и Россия лишь частично признавала нас. Многие жили с мыслью, что подобный статус будет с нами не одно десятилетие. Примеров подобных было хоть отбавляй. Надежда на то, что случится долгожданный референдум, с каждым годом только слабла.

Мы дежурно наблюдали за политическими процессами, готовились к ухудшению ситуации на фронте и пытались выстроить некое подобие нормальной жизни, насколько это было возможно в условиях боевых действий. Мы даже смирились с тем, что по большому счету всем на нас плевать. Да, периодически где-то говорили о войне, кто-то отправлял гуманитарку, в политическом пространстве говорили об интеграции с Россией, но значительно на быт рядового жителя это никак не влияло.

Ничего не проходит бесследно, и чувство «неполноценности» дало о себе знать. Жители Донбасса в какой-то момент посчитали, что их жизни менее значимы, чем всех остальных. Перестали считать себя равными, так как многое говорило о том, что так оно и есть. Поэтому в первые месяцы СВО в Донецке встречалось мнение, что уж лучше бы все оставалось, как было, то есть медленно украинские войска перемолотили бы ЛДНР вместе с их жителями, зато удалось бы избежать полномасштабных боевых действий.

А потом были референдум и выборы депутатов в Народный Совет и муниципальные органы власти. Постепенно стало приходить ощущение, что прижившиеся приставки «так называемые» и «самопровозглашенные» уходят в прошлое. Но по-настоящему избавление от них случилось лишь сейчас, когда Донбасс вместе со всей огромной страной выбирает лидера России. Как бы противники и либералы ни пытались повторять их снова и снова, но наше ощущение, что мы с Россией, теперь получило еще и юридическое подтверждение, закрепив наше положение внутри страны. Донбасс больше не будет чувствовать себя «бедным родственником», которого любят, но стесняются. Снисходительность больше неактуальна. Пожалуй, это главный итог проходящего голосования для ЛДНР.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/vmeste-s-bolshoy-rodinoy/

Репортаж о досрочном этапе голосования в Донецке

В Донбассе с 10 марта началось досрочное голосование на выборах президента Российской Федерации. Мобильные избирательные комиссии ходят по адресам жителей городов Республики, чтобы те имели возможность проголосовать на дому, не подвергая себя риску попасть под обстрел со стороны ВСУ. С 15 по 17 марта 2024 г. голосование будет проходить на стационарных участках.

Вместе с членами Избирательной комиссии я прошел по дворам Донецка, чтобы узнать, как проходит голосование в условиях высокой вероятности удара со стороны ВСУ, пообщался с членами УИК и узнал, почему, по их мнению, иноагенты так пристально следят за процессом голосования в Донбассе.

Работа мобильного избирательного пункта

В небольшой двор, соседствующий со сгоревшим в результате обстрела ВСУ зданием ДонЖД, зашли две невысокие женщины. В руках несли избирательную урну и бюллетени. На шеях у членов избирательной комиссии были шарфы с символикой выборов президента России. Женщины предлагали проголосовать всем, кто им попадался по пути. Мужчина с седой бородой согласился проголосовать прям у подъезда. Достал из кармана паспорт, расписался в документах, поставил галочку в бюллетени и бросил его в переносную избирательную урну.

Для членов УИК это уже третье голосование, на которых они работают в комиссии. В 2022 г. они также ходили по адресам избирателей, чтобы те имели возможность принять участие в референдуме о воссоединении Донбасса с Россией. В ту осенью было страшнее, чем сейчас. ВСУ накрывали все районы города и били беспощадно. Делать это им позволяли военная техника, поставленная Западом, а также близкое к Донецку расположение позиций ВСУ. Несмотря на опасность, в прошлом году, когда в ДНР впервые проходили выборы в Народный Совет и муниципальные органы власти, женщины вновь согласились войти в состав комиссии. Президентские выборы не стали исключением.

Мобильные избирательные пункты обусловлены военной обстановкой. Несмотря на то, что в конце февраля была освобождена Авдеевка, а в декабре 2023 г. — Марьинка, противник все еще имеет возможность наносить удары по всем районам Донецка. Накануне стало известно, что в Кировском районе боеприпасом, сброшенным с БПЛА, были ранены двое мужчин и женщина. Это лишь один эпизод с получением увечий гражданскими в ДНР за прошедшие сутки. Ранее под обстрелы попадали и Макеевка, и Горловка. Везде с жертвами среди мирного населения. Очевидно, что в таких условиях допустить скопления людей было бы преступной халатностью.

Тем не менее, неспокойная военная обстановка не пугает горожан. Они охотно принимают участие в досрочном голосовании. Старики и вовсе воспринимают происходящее за праздник. Один из пожилых избирателей во время общения с членами УИК пошутил, что последний раз выбирал Иосифа Сталина. Но все же есть и те, кто решает по старинке отправиться на избирательный участок в день основного голосования.

Пока ходили по дворам, было тихо. Горожане без лишней паники передвигались по городу, по дорогам привычно катили гражданские автомобили, а о войне напоминали только разбитые окна офисного центра «Пушкинский», да щербины на колонах здания бывшего министерства угля.

«Как сейчас после освобождения Авдеевки? Спокойнее стало?» - решил поинтересоваться у одной из членов УИК.

«Мы о таком стараемся не говорить», - коротко ответила она.

В Донецке не принято говорить о таких вещах. Ненароком «накаркаешь» беду, и прилетит что-то тяжелое с той стороны фронта. Поэтому даже в относительно тихие дни предпочитают осторожно держать при себе преждевременную радость по случаю временного отсутствия обстрелов. Противник тщательно следит за происходящим в Республике и постарается устроить очередную кровавую провокацию для радости радикальной публики на Украине.

«Мы рискуем жизнями, чтобы люди не пострадали»

К первым выборам президента России в Донбассе приковано внимание не только ВСУ и политического руководства Украины, но и российских либералов. Накануне вышел сюжет телеканала «Дождь» (внесен в реестр иностранных агентов), посвященный голосованию в Донецке. Либеральные журналисты в свойственной им манере называли ДНР «оккупированной территорией», неизбежно к слову «выборы» присоединяли «так называемые», а также ставили под сомнения обстрелы города со стороны ВСУ. В качестве иллюстрации «Дождь» использовал кадры работы избирательной комиссии, с которой мне довелось поработать. Не преминул возможность узнать, что же думают члены комиссии по этому поводу.

Мирослава Трощина, член УИК, которая фигурировала на кадрах «Дождя», удивилась, когда увидела себя в либеральном издании. Девушка с иронией отнеслась к риторике, которая фигурировала в сюжете иноагентов.

«Спасибо за гордое звание «оккупант». Можно было бы добавить староизвестное «колорад» и тому подобное. Для дончан эти слова уже давно не вызывают ничего кроме смеха и улыбки. Мы то знаем, кто мы. Мы на своей земле, мы дома. Как нас можно назвать «оккупантами?» - негодовала она, вспоминала риторику украинский пропагандистов периода начала войны в Донбассе в 2014 г.

И все же был один момент, который не мог оставить равнодушной молодую дончанку. Все дело в том, что либералы по сей день отрицают украинские артиллерийские удары по Донецку. Соответственно, они обесценивают тот факт, что члены выездных избирательных пунктов рискуют своими жизнями.

«Больше всего в их репортаже меня зацепила фраза, что мобильные избирательные участки работают потому, что «якобы обстреливают город». Когда прилетает ракета, «Град», «Хаймарс» и тому подобное, то у тебя не складывается ощущение, что город «якобы обстреливают». Мы действительно работаем, рискуем своими жизнями ради того, чтобы как можно меньше людей пострадали в случае обстрела в дни волеизъявления», - с гневом сообщила Мирослава Трощина.

«Как считаете, для чего люди, которые действуют в интересах иностранных государств, снимают подобные сюжеты о вашей работе?» - спросил у неё же.

«Для того, чтобы лишний раз показать, что у нас чуть ли не заставляют голосовать. Судя по их риторике, мы чуть ли не ловим людей за руки и заставляем их голосовать у подъездов. В очередной раз напомнить, что тут «оккупанты», что «незаконная власть» и так далее. Подобные журналисты пытаются создать картину, что мы все здесь сидим и ждем Украину», - выразила свое мнение Мирослава.

Не впервой либералам играть на руку украинским пропагандистам. Их риторика совпадает буквально во всем. Не удивительно, что первые выборы президента России в Донбассе стали очередным поводом вбросить искаженную информацию о происходящем в зоне СВО.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/donbass-vpervye-vybiraet-prezidenta-rossii/

Репортаж из освобожденной Авдеевки

Выезжали под хлопки исходящих. Российские минометы «работали» в сторону противника, который не успевал закрепиться в новых населенных пунктах, куда ему пришлось отступать из Авдеевки. К третьему «баху» привык к выстрелам и дальше особо на них не обращал внимание. Исходящие не вызывали больше тех эмоций, что в самый первый выезд на фронт.

Вспомнилась первая вылазка к бойцам в январе 2015-го не случайно. Катили по Спартаку, по которому нас водил ополченец с позывным «Шум». Он же хвастался подбитым танком, но больше — взятым в плен экипажем, который так и не смог выполнить свой приказ — прорваться в Донецк. Дыра в заборе, в которой застрял украинский танк, все так же зияет. Но вот единственная в поселке школа в значительной степени изменилась. Узнал ее с трудом. Она больше не похожа на учебное заведение. Теперь это типичное строение на фронте — изрешеченное, со следами прямых попаданий, обшарпанное и неподлежащее восстановлению.

Дальше были абсолютно новые виды. Сюда не представлялась возможность попасть журналистам. С начала СВО здесь шли ожесточенные бои, но следили за ними не так пристально, как за тем, что творилось на южном фланге. Практически два года непрекращающихся боестолкновений превратили местность в марсианские пустоши. Кругом кратеры от упавших снарядов, заминированные поля, порыжевшая техника и неразорвавшиеся ракеты.

— Здесь у меня стояла подбитая «Бэха», — рассказывал военнослужащий Первой славянской бригады с позывным «Казбек». Он вез нас в едва освобожденную Авдеевку.

Подбитую технику бойцы эвакуируют. Нередки случаи минирования. Доставать приходится на свой страх и риск. То на «ТМку» наедешь, то еще что-то смертоносное лежало в земле и ждало своего часа. У неподвижного танка встретили бойца.

— Забирать будете? — спросил «Казбек».

— Да, вот сижу жду своих. Будем эвакуировать.

С виду танк казался непригодным для продолжения своей службы. Впрочем, «Казбек» уверен, что восстановить или разобрать на запчасти его еще можно. В будущем пригодится. Службу свою еще сослужит.

Выехали на дорогу, окаймленную с обеих сторон «мертвыми» деревьями. Меж стволов виднеются брошенные окопы ВСУ. Отсюда открывается вид на Донецк. Первым бросается в глаза то, что когда-то было зданием Донецкого аэропорта. Отсюда по нему можно было бить практически прямой наводкой. За ним — стволы шахт, силуэты жилых домов в Куйбышевском районе. При желании можно было и в центр города ударить. При виде такого пейзажа понимаешь в полной мере, что значило «держать нож у горла Донецка».

Долго не задержались. Поехали дальше. Смотрю в окно и вижу снаружи в большом количестве противотанковые мины. Саперы собрали их в кучки.

— Украинцы больше всего боялись техники. Все поля усеяны минами. Живого места нет. Вот видишь шахту? Там пройти вообще нельзя, — рассказывал «Казбек», когда мы ехали по знаменитой «Чебурашке» — позиции ВСУ на трассе, ведущей в Авдеевку.

Чуть дальше появилось здание воинской части ПВО. «Казбек» рассказал в подробностях о штурмах «Зенита». Взять его не могли очень долго. Буквально был костью в горле. Все дело в подземных бункерах, которые были построены в советское время на случай ядерного удара. ВСУ могли укрываться под землей бесконечно долго и сохранять боеспособность. Даже авиаудары не могли принести желаемого результата. Проблема в том, что украинские боевики сидели там в двухуровневых бункерах. Капсула в капсуле, как объяснил «Казбек».

Ахиллесовой пятой обороны ВСУ стал один пулеметчик, который «проспал» штурмовой отряд Первой славянской. Бойцы смогли закрепиться в дачных домиках рядом с «Зенитом», таким образом перерезав тропу снабжения. Когда ВСУ из-за отсутствия снарядов, возможности проводить ротации и снабжать войска провиантом не смогли дальше оборонять воинскую часть, было принято решение отступить в город, а на их плечах в Авдеевку зашли штурмовые отряды ВС РФ.

Мчали, огибая сожженные бусы и подбитую технику, в сторону знаменитой стелы на въезде в город. Появилась «Авдеевка». Не успели перевести на украинский язык, хотя долгие годы киевская и западная медийная машины создавали из Авдеевки образ оплота украинства в Донбассе. Отсюда и сине-желтая мазня на каждом столбе, надписи про президента РФ Владимира Путина и прочая «наскальная живопись» украинских военных.

Посмотрел в сторону водительского сидения. За окном, блестя куполами, появилась знаменитая церковь, которую в первые дни освобождения снимали журналисты.

— Туда сейчас лучше не ехать. Слишком опасно, — объяснил «Казбек».

Всего несколько дней ВСУ понадобилось, чтобы прийти в себя. После активизировались вражеские операторы FPV-дронов. Ударить сюда им было несложно. Город за почти 10 лет они знали хорошо, к тому же украинские спецслужбы отслеживают репортажи с российской стороны, поэтому место пристреляно. «Казбек» повез вглубь города — в район Химик.

Улицы города были окутаны дымкой. Солнечные лучи пробивались сквозь пустые глазницы окон частично разрушенных девятиэтажек. По усеянным мусором, осколками и прочими останками снарядов дорогам периодически попадались военные на мотоциклах и мопедах. В целом нельзя сказать, что Авдеевка радикально отличалась от других уничтоженных боями городов. С коллегами давно пришли к выводу, что стоит увидеть один разрушенный город, считай видел все. Поэтому не вижу смысла в подробностях описывать увиденные «коробки» — некогда жилые дома, ставшие укрепами для ВСУ.

«Казбек» припарковал свою «Ниву» у одного из многоквартирных домов, который казался одним из менее поврежденных. Рядом с ним тлела вторые сутки глыба кирпича высотой в 4 этажа. Из-за нее часть Авдеевки погрузилась в плотный дым, который пронзали лучи февральского солнца. Устремился к источнику серых клубов. Немного замешкался, пока снимал останки «девятки». Бойцы вынуждены были меня всякий раз подгонять, чтобы не оставаться на одном месте подолгу.

— Понимаю, что не можешь насытиться, но нужно идти, - снисходительно сказал «Казбек».

— А гражданских много в городе осталось? - переводя тему, спросил сопровождающих.

— Достаточно.

Мне на глаза попались двое людей, сидящих у подъезда. Таких же весной 2022-го видел повсеместно в Мариуполе, когда бои еще были в активной фазе. В Авдеевке мирняк в том участке, где мне довелось побывать, не выходил из подвалов. По крайней мере, в тот период, что мы были там. Причина стала известной практически сразу.

Отснял останки больницы. Когда вернулся к трем бойцам, которые ждали, пока сделаю свою работу, лицо «Казбека» резко изменилось. Он сосредоточенно смотрел куда-то вверх за моей спиной.

— Снаряд! — крикнул он и немного пригнулся.

Шуршание в воздухе отдалялась куда-то в сторону, откуда мы заезжали в Авдеевку. Через секунду прогремело три взрыва. Упало раскатисто, но не близко.

— Давайте-ка побыстрее, — командовал боец.

Добрались до «Нивы», погрузились и поехали обратно. По дороге не отставал с расспросами. «Казбек» вежливо отвечал, хотя его мысли явно были заняты чем-то другим — продолжающимися боями за поселки вокруг Авдеевки.

— Правда, что ВСУ при отступлении минируют своих погибших «побратимов»?

— Бывает, но нечасто. Чтобы таким заниматься, нужно быть опытным десантником. А там мобилизованные. Наверно, ты меня невнимательно слушал. Я же говорил, что они отступали в срочном порядке. Мы их застали врасплох. Поэтому им некогда было этим заниматься. Только опытный боец смог бы быстро оторвать чеку, положить подмышку трупу и спешно отступить.

Как объяснил мне «Казбек», переброшенный бывший «Азов» тоже не смог помочь ВСУ в обороне Авдеевки. Слишком поздно их сюда закинули. Они уже не могли ничем помочь ВСУ.

Через несколько десятков минут мы ехали по растворившимся в темноте улицам Спартака. «Казбек» рассказывал о боях за Опытное, которое брали несколько раз, но приходилось отступать. А я все думал о другом. Каких-то полчаса нужно, чтобы проехать маршрут от Авдеевки до Донецка. Этот путь стоил жизни многим бойцам. В том числе «Поэту», который погиб 12 февраля 2024 во время штурма Авдеевки. 30-минутный путь длиною в 10 лет кровавых боев. Невыносимо долгих 10 лет...

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/put-dlinoyu-v-10-let/

То, о чем молчат дончане

На фоне гремела канонада — в последние дни весь Донецк буквально трясет, идут ожесточенные бои за Авдеевку, о чем свидетельствуют раскаты артиллерии и работа авиации ВС РФ, которая нещадно уничтожает позиции противника на фронте. Десятки дончан продолжали заниматься обыденными делами: возвращались домой с покупками, катили коляски с младенцами, мирно общались на входе магазина с забитыми листами ДСП окнами. На месте демонтированного павильона рабочие сооружали новый магазинчик. Искры разлетались в разные стороны. Напротив готовили шаурму. Запах разносился по округе, привлекая покупателей. Тут же продавали овощи, как и в тот самый роковой день. Мимо проходили старушки, замотанные в теплые платки. Женщины старались не смотреть вокруг — все напоминало о страшной трагедии.

На бордюре лежала пара гвоздик. Если не знать, то можно было посчитать, что их кто-то уронил или попросту выбросил. Но нет. На этом месте лежало тело одной из жертв обстрела ВСУ на рынке в микрорайоне Текстильщик. Казалось, что цветы и венки здесь повсюду, ровно на тех же местах, где смерть застала дончан утром 21 февраля.

На противоположной стороне улицы и вовсе стихийный мемориал. До сих пор к ступенькам маркета, который когда-то давно был магазином «Засядько» (по привычке дончане продолжают его так называть), горожане несут цветы, игрушки и венки. Среди вороха уже засохших букетов выделялись яркие бутоны темно-красных гвоздик. Но больше всего бросились в глаза детские вещи — рюкзак, мягкие и пластиковые игрушки — напоминание о том, что в тот день пострадали в том числе и малыши.

Спустя час был в другом конце города. Остановился рядом с останками автомобиля, который сгорел в результате удара по Калининскому району. Больше недели прошло, а его так и не убрали. Такой себе памятник о тех событиях. Здесь также оставили букеты гвоздик. Но поразило другое — записка со стихотворением, которое написала девушка в память о парне, который в тот день оказался в эпицентре обстрела. Обмякший после дождя листок лежал рядом с цветами и лампадкой на месте, где лежало безжизненное тело:

«Он всегда в моем сердце и памяти

И я в этой вечной тоске.

Моей боли вы не узнаете

Моя боль нужна только лишь мне.

В моем голосе недосказанность

Не успела его долюбить.

И теперь моя лишь обязанность

Не забыть его, не забыть!»

В записке еще несколько четверостиший, а заканчивалась она словом «Герой!».

Со стороны может показаться, что все уже пережили и забыли эту трагедию, как и десятки таких же, что случались ранее. Словно и не было ничего, жизнь продолжается, несмотря на продолжающиеся боевые действия. Все так же ездит общественный транспорт, на дорогах много гражданских автомобилей, магазинчики заделывают выбитые окна и вешают баннеры «Мы работаем», молодые мамочки гуляют со своими чадами, в закусочной на остановке все так же вкусно пахнет панини, самсой и шаурмой. Но все это лишь оболочка, создающее ложное восприятие о жизни в Донецке.

Внешне никто не будет проявлять то, что кипит внутри. Боль продолжает зудить, не дает покоя. Страх тоже никуда не ушел, несмотря на то, что порой кажется, что к подобному привык. Поэтому водители отказываются выходить на маршруты, у которых пунктом назначения является ЖД-вокзал. Сейчас туда регулярно прилетают украинские беспилотники-камикадзе. Водители становятся «легальными» мишенями для операторов БПЛА ВСУ. Никакие бронежилеты, каски, жизненный опыт или пресловутая чуйка не способны уберечь от очередного теракта, который в любую секунду может устроить противник. Отсюда и отказы, а не отсутствие желания работать.

Да и кто даст гарантии, что не прилетит по пути обратно или в дом? Уже давно никто не понимает логику обстрелов. Отсутствие военных объектов или точек запуска снарядов артиллерии не означает, что сюда не прилетит. Автостанция, площадь, двор жилого дома, здание НИИ, больница, станция скорой помощи — все может стать «законной целью».

Не мог отделаться от этих мыслей, пока возвращался. Буквально на каждом участке на маршруте были места, где гибли дончане. Если везде оставить стихийные мемориалы, то город утонет в нескончаемом потоке цветов с черными лентами.

Но больше всего из головы не выходили слова из записки. Пожалуй, в этом и есть весь Донецк, в тех стихах убитой горем дончанки. Его недосказанность, боль и тоска существуют внутри его жителей, и останутся они там навсегда, даже спустя годы. Никто не забудет этих долгих страшных лет бесконечных обстрелов. Никто уже и не ждет той самой весны, теплой и нарядной, без обстрелов и взрывов. Все просто живут, стараясь не оглядываться вокруг, ведь каждый уголок в городе напоминает об одном из многих черных дней.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/beskonechnye-chernye-dni-donbassa/

Репортаж из Калининского района Донецка после украинского обстрела

Раздался громкий взрыв. Громче, чем это обычно бывает, когда слышишь работу ПВО. Тем не менее, в сводках первыми прошли сообщения о противовоздушной обороне. А после пошли звонки. Один за одним друзья, близкие и родственники спрашивали, что произошло. К тому моменту не подозревал, что обстрел произошел настолько близко к дому. В такие моменты срабатывает защитная реакция, и кажется, что просто показалось. По крайней мере, так себя успокаивал. Выяснилось, что напрасно.

В Калининском районе рядом с ДС «Дружба» горел автомобиль. Еще несколько транспортных средств получили повреждения. Вокруг на черном снегу среди посеченных веток и острых осколков стекла в лужах крови лежали тела. Кадры моментально разлетелись по сети.

Сразу решил на место не идти. Повторные обстрелы случаются крайне часто. Опыт не подвел. Всякий раз, когда казалось, что можно выйти на улицу и отправиться на точку обстрела, звучал новый взрыв. Поступали сообщения о прилетах в центре города. Известно, что ВСУ применили РСЗО «Град». Повреждения получили жилые дома и здание НИИ в Калининском районе Донецка. Никаких военных объектов здесь нет.

К моменту, когда все-таки оказался на месте прилета, спасатели МЧС ДНР уже сделали свое — пожар был локализован. Перед зданием научно-исследовательского учреждения стояли остовы сгоревшего автомобиля. Рядом — три тела. Одно из них перед самым входом в НИИ, которое практически осталось без стекл. Между двумя автомобилями заметил глубокую воронку. Рядом огромные куски металла, оставшиеся от смертоносного снаряда. К дыре в земле тянулся ручеек крови.

Кроме троих погибших жертвами артиллеристов ВСУ сегодня стали трое человек: 61- и 24-летняя женщины и 24-летний парень. Они получили ранения разной степени тяжести. Их увезли на «скорой» сразу же после прилета. Медики в Донецке работают быстро и прибывают на место трагедии одними из первых, несмотря на высокую вероятность пополнить список пострадавших.

В действительности жертв могло быть значительно больше. Место, куда прилетел украинский снаряд — одно из самых оживленных в Донецке. Проспект Ильича в это время суток переполнен автомобилями, а на остановке, которая располагается в сотне метров от эпицентра обстрела, десятки горожан ждут общественный транспорт. Также здесь находятся продуктовый супермаркет, пиццерия, магазины с одеждой, зоотоварами и канцелярией. Чуть дальше — рынок. Перед глазами встала картина, которую видел чуть больше недели назад в микрорайоне Текстильщик. Здесь могло быть то же самое. Но пронесло.

Каждый день кому-то в Донецке выпадает его «черная метка». Никому неизвестно, когда именно ему достанется несчастливый «билет» - на фронте или в тылу, дома или на работе, в транспорте или же во время совершения покупок. Обстрел может застать где и когда угодно. И даже глубокий опыт не всегда сможет помочь, если разрыв произойдет в непосредственной близости. Считай, настал твой черед пополнить списки погибших. Эти мысли лезли в голову сами собой. Только думать об этом слишком много не приходится, иначе можно сойти с ума.

Как-то на днях мне задали вопрос «Как проходит день в Донецке?». Как-то так и проходит, с надеждой, что сегодня тебе не выпадет несчастливый «билет».

Оригинал: https://asd.news/articles/genocide/-chernaya-metka--donchan/

Репортаж с места трагедии в микрорайоне "Текстильщик"

На протяжении получаса не мог вызвать такси. Водители не берутся за заказы, в которых пунктом назначения значится место обстрела. Информация о трагедии расходится молниеносно, сразу же после случившегося весь город обычно знает о произошедшем.

…Один смельчак все-таки нашелся. Водитель перед отправлением уточнил, правильно ли он понял, что едем на Текстильщик. Подтвердил заказ, и мы отправились.

В дороге мониторил актуальную информацию. ВСУ обстреляли рынок в микрорайоне Текстильщик в Кировском районе Донецка. На тот момент было известно уже о более 10 погибших, но очевидно, что жертв в действительности больше. Обстрел произошел утром в воскресенье, когда на рынок приходят люди, чтобы купить продуктов на грядущую неделю.

Украинские паблики по обыкновению назвали случившееся «типичным русским миром», намеренно подменив понятие. Не впервой читать подобные пассажи, украинская сторона всякий раз свои военные преступления маскирует за всевозможными формулировками или вовсе перекладывают ответственность на кого угодно, кроме собственных военных, который устроили кровавое воскресенье, ударив по скоплению мирных жителей в Донецке.

…В очередной раз целью стал не военный объект, а рынок. Сколько подобных обстрелов было? Крытый рынок в Ворошиловском районе был обстрелян неоднократно. Удар по торговым павильонам на площади Бакинских комиссаров также унес жизни десятка дончан. Улица Университетская, Автостанция «Центр», рынок в микрорайоне Донской… Этот список можно долго продолжать.

Оторвался от телефона и заметил, что едем по микрорайону Боссе в Ленинском районе. Завтра исполняется 9 лет той самой трагедии, когда в утренний час-пик ВСУ обстреляли остановку общественного транспорта. Кинул взгляд в сторону мемориала, установленного в одну из годовщин тех событий. Ежегодно здесь собираются люди, чтобы вспомнить жертв того удара украинских боевиков, но сейчас такое не представляется возможным. Завтра здесь точно никакого траурного митинга не будет.

Водитель остановил рядом с рынком на Текстильщике. Я вышел и пошел в сторону открытых павильонов, чтобы узнать точное место прилета. Женщины громко обсуждали случившееся.

— Молодой человек, вам туда, прямо пройдите и найдете. Там перекрыли выход, вам нужно будет выйти на дорогу. Там прямо пойдете и найдете, - объяснили продавцы.

По сильному запаху бензина понял, что направляюсь в нужном направлении. Возле поврежденных «жигулей» мужчины меняли колеса. На автомобиле были дыры от осколков. Его прошило насквозь. Следов крови не заметил, значит внутри никого не было, так бы был еще один труп.

На месте рядом с поврежденным магазином работали следователи СК РФ. Сотрудник Следственного комитета веткой выкапывал маленькие металлические кусочки из воронки у дерева. Следователи доставали осколки, замеряли их. Рядом — безжизненное тело. Его отбросило к изрешеченному автомобилю. Перед трупом — ящики с мандаринами и овощами. Товар нетронут.

Еще несколько тел — на перекрестке. Их успели накрыть покрывалами, кому-то положили фуражку на лицо, кого-то пришлось закрывать целиком. Всюду много крови и оторванных конечностей. Везде коробки с товаром. Обстрел застал продавцов и покупателей в самый разгар торговли — воскресное утро лучшее время для продаж. Судя по разлету осколков и местам прилетов, выжить шансов не было.

На фоне рабочие заделывали выбитые окна в магазинах, рядом с которыми торговали ныне погибшие дончане. Фрагменты снарядов залетели в магазин детских игрушек. Продавец выжила чудом — пригнулась перед тем, как над головой просвистел осколок. И таких, кто спасся волею случая, здесь было много.

— Ты понимаешь, что я должна была принимать смену? А теперь здесь трупы. Я молчать не буду! - кричала женщина посреди разрушенных павильонов, рядом с которыми лежало несколько тел.

Эмоции взяли верх. Не переставая что-то кричала на окружающих.

Между тел — люди с абсолютно белыми лицами. Некоторые из них не сдерживали эмоции. Очевидно, что это были родственники погибших. Мужчина подошел ко мне и задал вопрос:

— А вы вообще кто?

— Журналист.

— Да сколько же вас тут. У людей горе, а вы тут...

У него не было сил злиться. Заметно было, что ему не нравится, что его личное горе становится общественным. В его конкретной ситуации огласка не сможет помочь, близкого к жизни это не вернет. Сейчас ему меньше всего хотелось, чтобы его трагедия была в объективе журналистов.

Хватало и простых зевак. Они снимали на телефоны последствия обстрела. Это раздражало родственников не меньше, чем корреспонденты с камерами.

«Не ходили бы они здесь, в любой момент может повторно прилететь», - подумалось мне.

И тут прогремел взрыв. Выходы. Что-то было в небе.

— Беспилотники летают, — объяснил один из силовиков.

Если случится повторный прилет, то жертв будет еще больше. На месте трагедии были родственники погибших, коллеги умерших, следователи, медики, сотрудники ритуальной службы «Черный тюльпан», журналисты, простые прохожие. Все могли пополнить список погибших, который к тому моменту уже увеличился до 25 человек. Зная характерную привычку ВСУ наносить повторные удары в те же точки после прибытия экстренных служб, следователей и журналистов, мысль о том, что нужно сократить свое время пребывания на месте, не покидала меня.

Переступая через лужи крови, иду в сторону остановки. Автобусы не задерживаются. Запускают в салон пассажиров и срываются с места. Заметил, как попутчики в телефонах мониторят сводки, читают комментарии под постами с информацией об обстреле рынка. Все поглощены трагедией.

«Удар по Донецку был произведен 19-ю кассетными боеприпасами американского производства M864 с донным газогенератором для увеличения дальности стрельбы. Обстрел вели две самоходные установки М109 из района нп Курахово», - прочитал в Telegram.

«Демократический мир» помог Украине совершить очередное военное преступление. И к сожалению, это не прекратится еще долго.

Оригинал: https://asd.news/articles/genocide/krovavoe-voskresene-donetska/

Военный марафон продолжает свой бег

Донбасские «горы» нависали над небольшими домиками. Не мог отделаться от мысли, что такие же мне попадались в прифронтовых и фронтовых селах. Только сейчас фронт был где-то далеко. Впереди шел мальчуган. Такой простой. Будто оживший из историй в киножурнале «Ералаш». Огромная расстегнутая куртка, перекошенная шапка, одно ухо нелепо торчит, болтающаяся на ремне сумка, в руке - пакет со спортивной формой. Разбрасывая в разные стороны комья белого снега, он пробирался к небольшому металлическому мостику. В Донецке увидеть школьника, возвращающего с уроков, можно далеко не во всех районах. Занятия проводят лишь в учебных заведениях, отдаленных от фронта.

Из рюкзака достал фотоаппарат, чтобы сфотографировать типичный для Донбасса пейзаж с терриконом. Пока настраивал камеру, ко мне подошел пожилой мужчина и заговорил. Вопрос не расслышал, поэтому переспросил.

— Ты… это, что тут снимаешь? Потом на Украину будешь отправлять? — спросил неуверенно старик.

— Нет. Просто снимаю.

— А что тут можно фотографировать? — с недоумением процедил мужчина.

Даже в тыловых районах Донецка люди с недоверием смотрят на человека с камерой. Опасения вполне оправданы. Прилетает везде и всегда, горожане пытаются найти причину, почему падает даже там, где нет абсолютно ничего. Далеко не каждый обстрел преследует военные цели. Нередки удары, которые нужны исключительно для запугивания. Поэтому в тыловые районы падают снаряды. Из-за этого никогда в штыки не воспринимаю подобную настороженность со стороны дончан. Тем более, что обстрелы гремели здесь не так уж и давно.

Марафон длиною практически в 10 лет внес свои коррективы в жизнь людей, невылазно существующих в состоянии войны. Давно не вызывают оторопь следы от осколков, частично разрушенные строения, мешки с песком на заправках, военная техника в автомобильном трафике, листы ДСП с надписями «Скоро откроемся» или «Мы работаем». Лишь изредка горожане поднимают головы в небо, где остались следы от работы ПВО, а звуки выстрелов зениток и вовсе не вызывают никакого интереса, идут дальше, словно всего этого нет.

Безвыходность своего положения дончане приняли давно. Те, кто не смог смириться, уехали и с недоумением не знавшего войны смотрят на своих бывших согорожан, которые с особым интересом следят за визитами знаменитостей в опаленный боями Донецк. Приезд оскандалившегося на «голой вечеринке» Димы Билана в израненную обстрелами донецкую травматологию стал самой обсуждаемой темой среди дончан. Обстрелы уже давно не являются новостью для жителей столицы ДНР, поэтому об ударах ВСУ не говорят так много и долго, как о «гастролях» российской поп-звезды.

«Как в Москве живем, вышел на улицу, а тут Билан», — шутят дончане в комментариях.

Все прекрасно понимают причину приезда Билана в Донецк. В свое время также восстанавливал свою репутацию ради возможности выступать в России музыкант Рома Зверь, который выступил перед российскими военными где-то в прифронтовой зоне. К слову, «Звери» вновь приехали в Донецк, пели свои песни, что также стало еще одним поводом для разговоров. Не о войне же все время говорить.

В «тихие» годы в Донецк приезжали российские артисты, которые к тому времени считались «сбитыми летчиками». Популярным исполнителям дела не было до ДНР. К тому же в своем обществе творцов можно было нарваться на критику и получить обвинения в «прокремлевскости». В период СВО приезды в Донецк стали своего рода билетом к большим концертным площадкам в России. Несмотря на осознание этого, в Донецке с радостью встречают всех популярных людей из России.

Понять такую реакцию можно. Долгие годы одиночества без внимания со стороны деятелей культуры сделали свое. Это глоток свежего воздуха для живущих на войне людей. Подобные события дарят иллюзию мирной жизни, которая, кажется, не наступит никогда в обозримом будущем. Это мираж, который ускользает всякий раз, стоит в него по-настоящему поверить, как это было в феврале 2022 года, когда казалось, что это начало конца войны. Но этого не случилось, и военный «день сурка» с постоянными обстрелами, закрывающимися заведениями, уроками на дистанционке, настороженностью к людям с камерами, взрывами в небе, треском автоматных очередей снова стал реальностью, которая далека от перемен.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/den-iz-zhizni-donetska/

Как начался год для Донецка

10 лет назад Донецк в последний раз встретил Новый год в мирной обстановке. Сотни людей праздновали на площади Ленина у большой новогодней ёлки и, как принято, мечтали о счастье, строили планы и ждали, что грядущий год станет лучше уходящего. Жизнь внесла свои коррективы. Весной началась война, многие разъехались кто куда, кто-то ушел воевать, кто-то погиб, и 2014-ый стал для них последним.

Традиция встречать Новый год на площади Ленина сейчас кажется чем-то невозможным. Уже второй год власти не устанавливают новогоднюю красавицу, чтобы вокруг ёлки не собирались горожане. Скопление людей непременно привлечет внимание противника, и он ударит из имеющихся на вооружении стволов. Так и случилось, хоть и без массовых собраний дончан.

С боем курантов, которые ознаменовали начало 2024-го, прогремели первые взрывы. Снаряды рвались во многих районах Донецка. Прифронтовые, центральные, тыловые — все получили порцию украинских «поздравлений». ВСУ попали в магазинчики и детский развлекательный центр на проспекте Ильича, гостиницу «Донбасс Палас», школу №9, жилые многоквартирные дома в центре города и тыловом Буденновском районе. Повреждения получили офисный центр «Пушкинский» и кафешки на бульваре Пушкина. Досталось и зданию «Донбасс Оперы».

В прошлом году в ночь с 31 декабря на 1 января ВСУ также отправили партию снарядов в этот квадрат. Похоже, что у них появилась больная «традиция». И это только те места, куда прилетает не так часто, как в прифронтовых районах, где ВСУ регулярно еще и с беспилотников сбрасывают ВОПы. Весь день 1 января канонада не умолкала. Периодически были слышны прилеты, работа ПВО и уходящие снаряды со стороны ВС РФ.

На несколько дней военная обстановка вернулась к допраздничным показателям. Все те же обстрелы, но с меньшей интенсивностью. ВСУ вновь с ужесточением стали бить по Донецку в Сочельник. Для жителей города в этом нет никакой новости или чего-то сверхъестественного. Да, в эти дни украинские боевики особенно интенсивно бьют по гражданским объектам, массовым собраниям людей в церквях и храмах, школам и больницам. Собственно, по больнице в Ленинском районе и прилетело.

Запрещать верующим собираться в храмах в праздники бессмысленно. Не поможет. Люди все равно пойдут в церкви на службы. И тут не будет иметь значение расстояние до линии фронта, есть или нет высокая опасность обстрелов, ковид или что-либо другое. Даже если в храме не будет крыши, а до украинских позиций рукой подать — верующие проведут службу. Так было в 2016 году в разрушенном храме у Донецкого аэропорта, что уж говорить о сейчас. На Рождество дончане приняли участие в церковных службах. Люди пришли в донецкие храмы, хотя на Пасху весной 2023-его ВСУ уже обстреливали церкви в Донецке, без жертв тогда не обошлось. Даже этот факт никого не остановил.

Это касается не только религии. В праздничные дни дончане вновь пили кофе в заведениях рядом с местами новогодних прилетов, заработали магазинчики, которых минула участь их соседей, а когда выпал снег, то молодые мамочки катали своих малышей на санках по площади Ленина. Вечером 7 января посыпались первые снежные хлопья. Сыпало сутки. Снегопад накрыл город вместе с соответствующими проблемами, вроде затрудненного передвижения по городу, ограниченного количество автобусов и троллейбусов на маршрутах. По городу каталась спецтехника, но она не справлялась с объемами выпавшего снега. Никуда не делись привычные трудности по типу отсутствия воды или перебоев связи. А звуковым фоном всему этому была канонада.

В таком состоянии Донецк живет без малого 10 лет. Здесь остались те, кто смог принять действительность, ее тяготы и лишения, обзавелся навыками выживания во время обстрелов, научился ориентироваться в хаосе боевых действий. Донбасс вступает в период 10-ых годовщин первых обстрелов, первых трагедий. Бой на Былбасовке, налет на Донецкий аэропорт, дорога смерти, первые погибшие в поселке шахты Октябрьской, Горловская Мадонна, авиаудар по Луганску. И это только первое, что приходит на ум, а ведь летом 2014-го было много крови.

2024-ый стартовал в духе времени. Нет сомнений, что он пройдет в том же ключе, что и предыдущий. Нет предпосылок к завершению происходящего. Собственно, в Донецке никто ничего иного и не ждал.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/start-2024-go/

Репортаж с Запорожского направления

Лобовое стекло заливало то грязью, когда «Патриот» нырял в очередную глубокую лужу, то каплями дождя. Погода отвратная, дороги и того хуже. Чем ближе к фронту, тем становилось гаже. Причем война тут отнюдь ни при чем. Сельские неасфальтированные дороги и без боевых действий превратились бы в коричневую жижу.

Навстречу карабкались военные «Уралы», иногда промелькнет одинокий «Тигр», где-то можно было встретить что-то из артиллерийских установок. От этого складывалось ощущение, словно попал в клип «На юг», в котором авторы словно предугадали все то, что будет происходить в феврале 2022 года — колонны российской военной техники все-таки доберутся до Донбасса.

Ближе к пункту назначения солнце вылезло из-за туч. Погода резко менялась. Это типичная ситуация для декабря уходящего года. Несколько недель назад мы ехали по точно такой же размякшей земле и даже разок увязли. После выпал снег и казалось, что земля промерзнет, значит, степь юга России станет более проходимой для военной и гражданской техники. Но следом снова становилось тепло, и так по несколько раз за неделю. Круг замкнулся. Вновь мы ехали по запорожским дорожкам туда, где еще летом ВСУ пытались предпринимать попытки прорыва, но линия фронта здесь не изменилась.

Зато этот участок стал знаменит в 2023-ем году легендарным боем, в котором экипаж танка «Алеша» одержал победу над превосходящими силами ВСУ. В такой исход было бы сложно поверить, если бы не видео подтверждение, которое войдет в историю. Хотя, как рассказывают их сослуживцы, к которым мы и ехали, таких эпизодов предостаточно, просто не все они запечатлены на «пленку».

Разглядывал постройки, мелькающие за заляпанным грязью стеклом. Все целые, что нехарактерно для зоны боевых действий. Судя по всему, ВСУ без боя сдавали населенные пункты. В Донбассе большая часть поселков, приближенные к линии боевого соприкосновения, сплошь и рядом усеяны повреждениями, даже если до фронта с десяток километров. Здесь же все иначе. Тут на некоторых административных зданиях до сих пор можно найти надписи на украинском языке, хотя рядом реет российский триколор.

С коллегами перекидывались своими впечатлениями от происходящего. К закату второго года СВО исчезли все гипертрофированные эмоции, которые накрывали в первые месяцы 2022 года. Им на смену пришла суровая военная рутина со всеми соответствующими последствиями. К войне привыкли даже те, кто с ужасом в феврале 2022 года осознал, что даже в 21 веке люди убивают друг друга, невзирая на наличие гаджетов и доступа к информации. Привыкли настолько, что вновь вернулись к привычному образу жизни, порой забывая о тех, кто сейчас в окопах. Вполне нормальная ситуация, но для кого-то это может стать диссонансом.

В отличие от первой поездки, когда мы только ехали знакомиться с бойцами подразделения, стоящего на этом участке фронта, дорогу нашли быстро и практически без препятствий. Встретил нас «Шаман» — улыбчивый высокий мужчина среднего возраста с небольшой сединой на висках. Офицер позывной получил давно, и он никак не связан с известным певцом. Я был первым, кто спросил его, нет ли шуток среди бойцов по этому поводу.

Между делом узнаем актуальную информацию.

— Продвигаемся немного, — поделился «Шаман» без лишнего оптимизма.

Коллеги передали подразделению всяких «ништяков», вроде перчаток, камеры «GoPro» и белой масксети. Немного опоздали, но зима еще выдаст порцию снега, сеть наверняка пригодится. Высокий боец забрал большой контейнер с коптером. Пошли проверять.

Загорелись лампочки, «захлопали» лопасти, коптер поднялся над землей. «Длинный» — техник подразделения БПЛА 127 мотострелковой дивизии ВС РФ — смотрел на дисплей контролера. Все работало, аппарат готов к боевым вылетам.

— Хотите покажу свою лабораторию? — предложил боец.

— Конечно! Еще бы подснять все это дело.

Перед съемкой задали стандартный для таких случае вопрос: можно ли показывать лицо?

— Лучше не надо, — отрапортовал «Длинный» и надел балаклаву. Не любят бойцы лицами светить, хотя стране бы не помешало знать своих героев, но и противнику не стоит открывать всех тайн.

На верстаке под лампой были разложены инструменты, разобранные дроны, зарядки, увеличительное стекло, изолента и прочие нужные для работы с БПЛА вещи. «Длинный» подошел к ящику и стал доставать подбитые «птички». Протянул нам батарею, которая когда-то питала украинский БПЛА. На ней была наклейка с большим изображением «трезубца».

— Вот с подбитого украинского FPV-дрона. Из украинского здесь только наклейка. Все китайское из интернет-магазинов, — объяснил техник.

Те, что можно перепрошить, становятся на вооружение ВС РФ. Возвращаются к «хозяевам», но уже с «сюрпризами» в виде «сбросов». Те, которые не подлежат восстановлению, переходят в разряд доноров для российских «птичек».

«Длинный» рассказал, что на Запорожском направлении украинские БПЛА стали летать реже. Проблемы создают российские РЭБ. Этому подтверждением была целая стая сбитых «птичек», которая лежала на столе у «Длинного». Поэтому ВСУ приходится летать только в разведку, о «сбросах» пришлось забыть. Выходит, что не зря украинские боевики в сети и интервью устраивают истерику, когда жалуются на свое положение на фронте.

После переключились на другие актуальные темы. Боевые, не новостные и уж тем более не светские. В целом, от бойцов не слышал никогда обсуждений чего-то, что сейчас бурлит в интернете. При том, что нельзя сказать, что у них нет доступа к Сети. Отнюдь. Просто все это существует где-то в параллельной реальности, словно Нарния или любой другой выдуманный мир.

Российское общество сейчас переживает еще одну стадию, которую Донбасс прошел еще году так в 2016-ом. Тогда дончане также мучались из-за диссонанса, когда часть общества вовлечена в боевые действия, а в это же время в центре Донецка проходят скандальные вечеринки, которые сопровождаются бурными обсуждениями в сети. А в это же время в окопах бойцы готовились встречать очередной год, который не сулил ничего иного, кроме боевых действий.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/v-laboratorii-tekhnika-bpla--dlinnogo-/

Чем заканчивается 2023 г. для столицы ДНР

Декабрь второй год становится настоящим испытанием для Донецка. Год назад ВСУ ежедневно били по центральным районам. В 2023 году ситуация лучше не стала. Проблемы создают не только непрекращающиеся обстрелы ВСУ всех районов, но и погодные условия, которые в этом году особенно суровые.

О том, как живет Донецк, на примере нескольких последних дней со всеми ограничениями и проблемами, с которыми сталкиваются все (кто-то в большей, кто-то в меньшей степени) жители столицы ДНР.

Обстрелы всех районов Донецка

Утром 19 декабря границу между Будённовским и Калининский районами мы пересекали в полной темноте. Ни фонарей, ни огоньков в окнах, только фары автомобилей освещали дорогу. Поймал себя на мысли, что хочется поскорее проехать этот отрезок пути. Нечто подобное ощущаешь, когда попадаешь на простреливаемый участок дороги где-то в «красной» зоне, но ведь это тыл. Западные поставки вооружений ВСУ уничтожили понятие «безопасность» даже для отдаленных районов города.

В последний месяц как никогда до этого достается Буденновскому району, который долгий период считался одним из самых безопасных в Донецке. В «горячие» годы конфликта дончане из фронтовых и прифронтовых районов переезжали сюда переждать обстрелы. Теперь даже сюда добивают артиллеристы украинской армии. Граница между Будённовским и Калининский районами стала мишенью для ВСУ. В начале войны дончане бы перестроили свой маршрут, чтобы избежать попадания в зону обстрела. На 10-ом году боевых действий о таких вещах стараются не думать. Поэтому дорога в утренний час-пик была забита гражданскими автомобилями, общественным транспортом и грузовиками с питьевой водой.

Опасения оказались не напрасны. Через несколько десятков минут сюда вновь прилетели украинские снаряды. Пострадали гражданские постройки. Параллельно с этим не прекращались обстрелы прифронтовых районов — ВСУ стирали с лица земли Киевский и Петровский районы Донецка.

В Киевском районе ВСУ попали в девятиэтажный дом. В результате здание загорелось. Приезжать сюда спасателям крайне опасно, учитывая излюбленную тактику украинских боевиков — повторные удары. Тем не менее, пожарные прибыли на место обстрела и локализовали пожар. Петровский же район не покидает сводки обстрелов никогда. Сюда падают не только артиллерийские снаряды, но и «сбросы» с беспилотников. Зачастую целями становятся гражданские объекты. В особенности украинцев привлекают скопления людей, вроде рынков или маркетов.

Любят ВСУ бить по праздникам. Поэтому не удивительно, что 19 декабря в День Святого Николая украинские боевики «поздравляют» донецких детей свинцом. На своей территории ВСУшники уже все «декоммунизировали», вплоть до Деда Мороза, вот и ДНР «поливают» из имеющегося арсенала.

Перебои с подачей электричества

Прокручивал в голове эти мысли, пока ехали по темному участку дороги в Буденновском районе. Отсутствие электричества могло быть обусловлено очередным обстрелом, но ближе к кольцу на «Мотеле» заметил виновника отсутствия электричества. Одна из веток под весом налипшего льда упала на обветшалые провода. Это еще одна причина, кроме ударов ВСУ, перебоев с подачей электричества в Донецке.

Заморозки сменялись потеплением с дождем по несколько раз. Из-за этого весь город будто покрылся глазурью. Городские службы не успевают справляться с последствиями непогоды. Повсюду лежат обломанные ветви деревьев, по тротуарам проблематично передвигаться из-за гололеда.

Спустя неделю после начала первых осадков в виде ледяного дождя 160 тысяч жителей ДНР оставались без света по данным Минэнерго России на 18 декабря. По информации ТЕ «Донецкие городские электрические сети», из них почти 10 тысяч жителей Донецка. Из-за отсутствия электроэнергии в домах и квартирах не было отопления. Так, по данным «Донбасстеплоэнерго», 8 котельных (из 259) были остановлены, 7 из них - по причине отсутствия электроэнергии, и одна - из-за нехватки воды. Накануне ситуация была еще хуже - без света оставались 29 котельных.

Перебои подачи электричества влекут за собой целый ворох проблем. Не успели дончане насладиться возвращению цивилизации в виде безналичного расчет. Регулярные отключения электричества приводят к отсутствию связи терминалов с банком. Без наличных не обойтись. Но и их снять в банкоматах не получится из-за проблем со связью с банком. Приходится искать продуктовые, где терминалы функционируют.

Усугубляет ситуацию кадровый голод. В начале СВО большое количество сотрудников было мобилизовано. Как можно понять, часть из них не вернутся на свои рабочие места никогда. Да и нужно признать, что невысокие зарплаты не привлекают горожан. Отсюда и нехватка сотрудников в ЖЭКах и не только. К примеру, вывоз мусора. Гости Донецка всегда отмечают его чистоту, но зачастую они не видят груды бытовых отходов вокруг мусорных баков, которые неделями лежат вокруг контейнеров. Эта проблема также связана с кадровым голодом, который преследовал ДНР весь период конфликта.

Подача воды

Был непродолжительный период, когда казалось, что ситуация с подачей воды улучшилась. В отдельных районах Донецка ежедневно давали воду во второй половине дня. Остальным — раз в два дня, что уже не так уж и плохо, если сравнивать с 2022-ым и началом 2023-его. Была возможность набрать запасы воды на сутки, постирать, помыть посуду, поубирать дома и даже принять ванну. Но в конце 2023 года проблемы вернулись вновь.

Объясняют это отсутствием электроэнергии. Виновники все те же — обстрелы и непогода. 18 декабря жители Донецка, Макеевки и Ясиноватой получили следующее сообщение: «В результате боевых действий обесточена фильтровальная станция, подача воды в г. Донецк, г. Ясиноватую и часть Червоногвардейского района Макеевки 18.12.2023 осуществляться не будет. После возобновления электроснабжения водоснабжение будет восстановлено».

Для тех, у кого день воды выпал на 18 декабря, водоснабжение отменяется. Хотя и до этого не было лучше. Воду вновь стали давать раз в два дня. Но это лишь официально. Фактически, отдельным домам неделями не поставляли воду. Кому везло больше, давали воду тонкой струйкой несколько часов. Жителям верхних этажей доставались лишь остатки. За часа 3 можно было набрать несколько 6-литровых бутылок. Поэтому жители устанавливают краники в подъездах или на улице, чтобы можно было набрать воды и поднять её себе в квартиры. Всё за свой счет. Альтернатива — подвоз воды, но он не всегда совпадает с озвученным графиком.

Новый год на носу

На кольце на «Мотеле» увидел сияющую новогоднюю инсталляцию: искусственные светящиеся елочки и цифры «2024». Красиво смотрелось, несмотря на туман. На мгновение даже отвлекся от бытовых проблем и канонады.

Новогоднюю атмосферу можно ощутить только при виде подобных украшений, которых не так чтобы уж и много в Донецке. Елку на центральной площади и перед районными администрациями решили не ставить. А в центре Донецка демонтировали украшение «Звездное небо», которое рухнуло под весом налипшего льда. Только в гипермаркетах еще сохраняется праздничная атмосфера, но стоит из них выйти, и вновь сталкиваешься с суровой реальностью, где гремит артиллерия, а в домах нет света, отопления и воды.

оригинал: https://asd.news/articles/dnr/donetsk-prednovogodniy/

Интервью с художником Олегом Токаревым

Принято считать, что люди творческих профессий особенно остро воспринимают действительность. Якобы через свое творчество они должны отражать окружающую реальность. Особенно, когда заходит речь о боевых действиях, которые непременно должны присутствовать в произведениях людей, живущих и творящих в условиях войны.

О жизни художника в военной реальности, как боевые действия влияют на творчество, как искусство помогает сломленным людям в трудную минуту и о серии картин, посвященных Донецку, поговорил с Олегом Токаревым — мастером живописи, бульварным художником, который пишет невероятные донецкие пейзажи.

Художник на войне

Олег родом из Луганщины, но уже долгие годы живет в Донецке. Писать начал еще во время службы в армии в ГДР, а после возвращения на гражданку занялся этим ремеслом профессионально. В лихие 90-е впервые пришел на бульвар Пушкина, где стал продавать свои работы, в том числе так называемым «браткам». Кризисный период стал для художника толчком, дарил вдохновение и сюжеты для картин.

Сейчас время нелегче. Боевые действия играют свою роль в жизни и творчестве художника. Олег вместе со своим 10-летним сыном Максимом живут в Кировском районе, который перманентно находится в сводках обстрелов Донецка. Пока мы сидели в просторной гостиной квартиры мастера, за окном то и дело доносились звуки работы артиллерии.

— Не страшно жить в таком неспокойном районе?

— Мы этот файл убрали из нашего семейного сознания. Мы хотим, чтобы мы были целые. Но этого достаточно. Никаких переживаний на этот счет уже нет. Потому что так трясло за детеныша, что забываешь обо всем, а жизнь продолжается. Как-то мы это убрали. Мы ходим по всем районам, по нашему в том числе, по центру. У нас нет такого, что мы не идем куда-то, потому что туда сегодня прилетело или куда-то, куда может прилететь. Нет. Просто мозги в кефир превратятся. Это не фатализм, это реализм наш. Не по-донецки – скулить.

— А как сын?

— Я сделаю все, чтобы война не зашла в его кровь, в его сознание. У него все просто: русское — супер, Россия — лучше всех по умолчанию. Как это все устроено, почему в России сейчас так все трагично, его сейчас не интересует, а я эту тему муссировать не буду. Мы и так большие специалисты в самокопании.

— Как выжить художнику на войне в бытовом смысле и в моральном? Как продолжать работать? Вас, скорее всего, не поймут коллеги из мирных городов, но все же.

— Не думаю, что нас смогут понять те, кто живут вне боевых действий. Художники — тем более. Я стараюсь на эти темы ни с кем не общаться. Когда искренне интересовались, ответ все равно был нелепый и однозначный. Как нам выжить технически — нам нужно общаться. Это самое главное. Есть соцсети, и слава Богу.

Как донецкие художники в бытовом плане выживают? У нас есть галерея. Она продолжает работать на бульваре Пушкина, 13. Никто не бросил ее. Мы туда приносим свои работы. Нам на бульваре нельзя стоять, как и всем. Мы подпадаем под массовое мероприятие, а это угроза безопасности. Но мы хотели бы вернуть наш бульвар.

Мы выживаем благодаря интернету, нашей галерее. Благодаря тому, какие тут люди. Я не люблю, когда говорят, что мы стальные люди. Ничего подобного. Бред какой-то, кто это придумал?! Какие мы стальные?! От нас снаряды отскакивают?! Держимся, и слава Богу. Просто легче с этим существовать вне войны. Ну, они стальные, что им будет. Так, наверно, думают. Мы, конечно, поддерживаем этот миф, потому что жаловаться нет смысла, некому, не за чем и себе дороже. Обратной связи не будет. Не может человек, у которого нет войны, быть на обратной связи.

«Когда хочется выть от страха, я делаю хорошие цветы»

Стереотип насчет жилища и мастерской художника заключается в том, что предполагается, что все увешано картинами. В случае Олега это не так. Периодически он вешает на стены свои работы, но быстро к ним теряет интерес и приступает к написанию новой картины. На данный момент дома у Олега всего одна работа, и та – незаконченная. Часть картин находится в галерее, часть - купили. Единственная работа - это цветы. Именно над ней сейчас работает художник.

— В ваших картинах нет войны. Почему вы не пишите на подобную тематику?

— Знаете, это как стихи о маме — никогда не выскажешь до конца, а если выскажешь, то после этого сердце остановится. Эту ситуацию описать, то, что чувствуешь — страх от обстрелов, отчаяние, что весь мир так с нами поступает — можно описать, и чем сердечнее буду находить слова, тем меньше сил у меня будет оставаться на сына.

Когда хочется выть и орать от страха, я делаю хорошие цветы. Их еще тяжелее в этот момент делать. Или заказ делаю для человека, чтобы ему было приятно, а не еще больше нахлобучить и рассказать, как тут все страшно. Быть может, я и свой страх таким образом лечу, но чей-то тоже. Мы все в одной лодке. Хочется поддержать.

У меня заканчиваются буквы, когда у человека начинаются либо истерика, либо нытье, либо он сломался. Тому, кто сломался, я могу помочь. Но я себя берегу для сына. Я занимаюсь своим делом — немножко душу лечу. Свою, чью-то, кому-то дарю радость. Когда «град» нахлобучивает магазин рядом с тобой, это очень непросто делать. У тебя заказ. Человек ждет не твоих истерик и слез, а ждет картину с душой.

Серия «Донецк»

— Знаю, что у вас есть потрясающая серия работ «Донецк». Могли бы о ней рассказать?

— Я видел хороших художников, которые пишут Москву, Питер. Так легко, молодо, здорово, технически великолепно выполненные работы. Настолько все изящно. Когда люди видят такие работы, они считают, что так и должно быть, хотя там есть немного импрессио. Я понял, что такого Донецка не существует. У нас эта ниша не занята. Нет трепетного Донецка.

Я не хотел ностальгировать. Сделал всего две ретро картины, одну из них на заказ. Мне хотелось соединить нашу шикарную архитектуру современную. Хотя ее сейчас не так много в Донецке. Хотел соединить стекло, бетон, современные мысли, решения. Поэтому я часто хожу мимо нашей высотки рядом с «Донбасс Паласом». Мы его называем «чемодан» — офисный центр «Пушкинский». Он для живописи — самая вредная ерунда на свете. И я взялся за него. У нас нет другого центра, я его люблю, надо писать картины на основе имеющегося материала. Мне захотелось передать ощущения дончан, когда они гуляют по городу.

— Можно сказать, что вы гордитесь этой работой?

— Я разработал от начала до конца эту концепцию, сформулировал себе в голове, ее выполнил. Я передал настроение, душу и то, что я сам чувствую. Сделал это с помощью технических приемов. Очень важно на картине передать воздух. Я в «Донецке» сделал воздух. Это самое сложное, что можно сделать, некую определенную атмосферность. Я этим горд. Когда появится у нас современная архитектура, у меня все будет кипеть и биться. Я сделаю Донецк, сделаю именно воздух. Пускай там будет что-то современное, это все вписывается. Донецк архитектурно состоялся!

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/-skulit---eto-ne-po-donetski-/

Интервью с донецким журналистом Игорем Гомольским

Отношение к журналистам на войне менялось по мере развития конфликта. Поначалу корреспонденты становились неким рупором, который может донести до масс информацию о происходящем на фронте. Для гражданских в «красной зоне» и вовсе журналисты становились лучиком надежды на то, что с помощью огласки удастся остановить бойню, но этого не происходило. В итоге репортеры становились лишь ненужными свидетелями чужого горя.

С началом СВО кольцо замкнулось. Интерес к работе военкоров вновь появился у большой аудитории. В профессию потянулись люди, которые до этого не имели дела с боевыми действиями. И только донецкие военкоры смотрели с недоумением на необстрелянных коллег, которые не только не знали, как себя вести в опасной ситуации, но и снимали то, что в итоге могло привести к жертвам не только среди гражданских, но и военных.

О новичках в профессии, о военной журналистике, ее особенностях и обратной стороне медали, о журналистском долге поговорил с корреспондентом «Украина.ру» Игорем Гомольским.

Романтизация военной журналистики и войны в целом

— С 2022 года в профессию пришло много новых людей. В том числе многие идут в военкоры из-за романтизации профессии. Кто-то идет по собственному желанию, а кто-то – за регалиями и прочими бонусами. Как ты к этому относишься?

— Никогда не говорил, что я военкор. Меня так представляют для того, чтобы людям было просто понятнее. Никогда не шел в профессию, чтобы быть военкором, для того, чтобы создавать романтический образ, не шел за регалиями. Их у меня нет. А шел в профессию потому, что в какой-то момент стали происходить определенные события и мне захотелось быть там. С моей точки зрения о военных говорили неправильно, говорили не так, как я считаю нужным, не то, что мне интересно. Да, классно снять, как стреляет установка «Град». Но что это говорит человеку? Для него это пушечка, которая стреляет. Человеку нужно рассказывать о людях, почему их работа тяжела, почему это опасно, почему они крутые.

Вот, военные выезжают, отстрелялись, а по ним кассетами кроют, то FPV-дроны летают, боеприпасы на них бросают. А человек думает, что они в 2 км от фронта и что там не опасно. А там опасно, местами даже опаснее, чем на ЛБС, потому что на ЛБС могут пойти в накат, а могут не пойти. А «крыло» украинское летает и высматривает артиллерию, и туда сразу же прилетает что-нибудь.

Мне казалось, что нужно говорить о людях, о том, как они пришли к этому, почему они здесь, кто они такие. Мне интересно показывать не то, как пушечки стреляют или как фронт двигается (хотя это тоже безусловно важно), но интересно про людей. Война – она вся про людей.

— Есть ли романтика на войне и в профессии военного журналиста?

— Не вижу никакой романтики в профессии и в войне в целом. Что в ней романтического? Война – про то, как люди неделями роют траншеи, закрепляются, идут в наступление, гибнут, медики оттаскивают раненых, они снова идут в наступление, а в это время артиллерия разматывает укрепы. Это постоянная драка за ямы в земле.

Война очень редко выглядит зрелищно. Даже если на ЛБС снимаешь, как люди стреляют, то ты не видишь противника. Ну, стоят люди и куда-то стреляют. Снимал как-то учения. Уже немножечко разбираюсь, что происходит, вижу и понимаю, что штурмовики не просто куда-то ползут, а каждый держит свой сектор, у них происходит взаимодействие.

С точки зрения обывателя, когда ты смотришь на это все по телевизору, люди в грязи куда-то стреляют. Они стреляют не так красиво, как в кино, а подняв автомат над головой, высунув его куда-то за угол. Это не выглядит, как боевик. Даже работа арты не выглядит, как боевик, бой в городе не выглядит, как боевик. В фильмах персонажи не хотят жить, они для того там и есть, чтобы красиво умереть. А в жизни люди хотят жить, поэтому они сильно не высовываются. Всегда аккуратно продвигаются. Поэтому это не выглядит эпично. Вся романтика войны – надуманная.

— Что тогда из себя представляет военная журналистика?

— Военная журналистика – по большей части о том, как ты договариваешься, чтобы к кому-то поехать. Долго-долго заслуживаешь их доверие: встречаешься, договариваешься, куда-то едешь. Сначала ты едешь на полигон, там на тебя смотрят, с тобой общаются, свой парень\не свой, засветишь ты позиции или нет. Потом тебя берут, где не сильно опасно, потом – где опасно.

Во многом это ответственность, постоянный стресс. Очень много работаешь и никогда ничего не успеваешь. Это война, все всегда срывается, договоренности. Куча переменных. Ты не можешь быть уверен, что ты точно куда-то поедешь. И даже если поедешь, не можешь быть уверен, что приедешь и что-то сможешь снять. Бывает такое, что договариваешься с одним человеком, приезжаешь, а он погиб. Все, его нет. Хотел с ним интервью снять, а его больше нет. Бывает, что записал интервью, а через пару дней человек погиб. Это психологически очень тяжело, потому что на войне люди очень быстро находят общий язык, возникает дружба. С людьми ехали три часа в Соледар, на следующий день где-то на позициях их встретили, а они: «Братцы, пойдемте пить кофе». Узнать, что кто-то из этих ребят погиб, это означает, что ты друга потерял. Ощущение такое складывается. Поэтому психологически это очень тяжело.

— Стоит ли оно вообще того?

— Это не работа мечты. По меркам войны это не самая тяжелая работа, но и не самая простая. Это просто твоя работа. Хотелось бы, чтобы люди шли в профессию, не за регалиями. Хочется, чтобы у людей болело и они горели этим, чтобы они хотели рассказывать, что происходит на фронте, что за люди там воюют, а не для того, чтобы надеть красивый бронежилет и каску для фотографии. Это тоже имеет место быть, никто не запрещает, но хотелось, чтобы люди горели темой.

Я видел людей, которые приезжают сюда, несут такую околесицу. Они в основном по тылу работают, их не берут туда, где более или менее опасно, потому что непонятно, чего от них ждать. Мне обидно, как дончанину, что они сюда приезжают, чтобы отбыть номер. Отсняли обстрел, вот, плачущая бабушка — одни и те же шаблонные фразы. Из раза в раз. Чувство, что какая-то нейросеть им генерирует одни и те же фразы. Приводит к тому, что люди теряют интерес. Значит, у нас война какая-то неинтересная, значит, мы будем жить свою жизнь, а вы там дальше собирайте на свои тепловизоры.

— Ты важный аспект затронул, по поводу «не засветить позиции».

— У меня уже развилась паранойя. Смотрю фотографии, которые собираюсь опубликовать, очень внимательно отсматриваю, вижу, что в них ничего нет, потом нажимаю «опубликовать». Потом думаю, что нет. Пересматриваю еще, обязательно каждый пиксель, чтобы там не было чего-то такого. Потому что даже неосторожно брошенное слово может стоить кому-то жизни, если слишком подробно опишешь, куда ты ездил. Сейчас все это можно по фото и видео определить. Я в ужас прихожу от того, как люди буквально все снимают, все выкладывают.

Статус участника боевых действий для журналистов

— Глава партии ЛДПР Слуцкий после гибели военкора Бориса Максудова вновь поднял вопрос предоставления статуса участника боевых действий журналистам. Как ты в целом относишься к этому вопросу?

— Если погиб корреспондент, далеко не первый, наверное, все редакции побежали проверять, все ли есть у наших корреспондентов, есть ли у них броня, насколько она хорошая, какие у них каски, аптечки, умеют ли они ими пользоваться, есть ли у корреспондентов детектор дронов, хороший ли у них транспорт. Наверное, государство сказало: «Ребята, у нас есть редакции, в которых есть корреспонденты, которые работают на войне, давайте мы им выделим деньги на их снаряжение». Понимаю, что военным не всегда выделают снаряжение, но тем не менее. Если уж об этом заговорили, то надо выяснять, как обстоят дела.

Есть такие ситуации, когда редакции, которые не дают страховок, нанимают людей, как ИПшников, чтобы они ездили и продавали контент. Соответственно, у человека никаких гарантий нет. Если с ним что-то случится, окажется, что он никому не нужен и это его личные проблемы. Может быть, надо условия менять.

Но у нас все идет по одному плану — если корреспондент погибает, то надо какое-то время корреспондентов не посылать туда, где их убивают. А что это даст? Мы ведь задачи какие-то выполняем околобоевые или мы подписчиков собираем? Я всегда думал, что все это делается для общей цели, а не для того, чтобы больше просмотров становилось.

— Какую цель ты преследовал?

— Я шел для того, чтобы на своем участке делать то, что могу, там, где нахожусь. Изначально это не было СМИ. Было небольшое пиар-агентство, где я зарабатывал энное количество денег. Завел Telegram-канал, где рассказывал, что я увидел в Мариуполе, кого встретил, с кем поговорил. Тогда из Facebook меня для Украины скрыли, я не мог туда достучаться. Только в ноябре прошлого года я пошел в издание «Украина.ру», тогда уже ты как блогер не мог просто никуда поехать. Если ты крупный блогер, то работаешь как СМИ, а если обычный, то не мог никуда поехать.

Если стоит задача рассказать что-то об этой войне, что сможет изменить отношение обывателя к солдату. Чтобы солдат, когда приезжает в Ростов на вокзал, не шел с опущенной головой и не было мысли, что до него нет никому дела, а чтобы общество живо откликалось на нужды солдата и покупало ему необходимое. Не рассказывал, что государство должно. Ради Бога, должно или не должно, но завтра солдату нужно идти в штурм и ему нужен беспилотник, и у него есть всего одна жизнь, он не может сохраниться и продолжить, когда ему дадут беспилотник. Нет, ему нужно выполнить задачу завтра. И можно долго рассуждать, что кому-то что-то не додали, но вопрос стоит так — обществу нужен солдат, его герой, его гражданин живым? Если он нужен живым, то надо объяснить, что нужно и почему надо помочь.

На мой взгляд, журналисты выполняют функцию коммуникаторов между обществом и армией. Мы – те, через кого общество посылает какие-то месседжи, войска посылает свои. Все размылось. Журналисты и гуманитаркой занимаются. Бывает, побывал на позициях, познакомился с бойцами и потом уже хочешь, чтобы они выжили. И журналист потом использует свой медиаресурс для того, чтобы бойцы выжили.

«Работа журналистом на войне — это мой долг»

— Наверняка бывает такое, что хочется все бросить и уехать, заняться чем-то более безопасным и получать за это большие деньги?

— Каждый раз, когда принимается какое-то «мудрое» военно-политическое решение, я все время шучу: «Дайте-ка один билет до Верхнего Ларса». Как говорит мой коллега Рома Гнатюк, эта работа – не про деньги. Много денег ты здесь не заработаешь. Это – работа про долг. Ты ее делаешь, потому что ты не можешь ее не делать. Потому что четко понимаешь, что ты не можешь развернуться и уйти. Есть мой участок информационного фронта, я должен приносить пользу.

Хотелось бы сказать, что есть профессии поинтереснее, но нет. В рамках журналистики ничего более интересного нет. Пробовал все, разные тематики. Самое мальчишеское — криминал, но он и близко не стоит рядом с военной журналистикой. На войне есть разные люди, и, как правило, все они безумно интересные.

Была история со связистом. Человек на 9-этажный дом залезал по окнам, потому что ему надо было наладить связь. Подъезды и все обрушилось, а надо было залезть наверх. Лез по окнам. Он высоты боялся, но знал, что надо. Лез без страховки и выполнил задачу. И таких сценариев на войне много, буквально каждый день происходят. Если такое рассказываешь, то люди говорят, что видели это в фильмах, а это в жизни происходит. В этом есть своя текстура, когда узнаешь, как это происходило, что человек думал, какую музыку слушал, когда ехал на позиции и так далее, как он жил до этого, как после.

— Не пафосно ли утверждать, что работа журналиста — это некий долг?

— Пафосно или нет, но так оно и есть. У тебя либо есть чувство долга, либо его у тебя нет. Ты можешь работать и без него, просто у некоторых оно возникает, а у некоторых — нет. Это профессиональная обязанность, но ведь тебя никто не заставляет, никто тебя не может послать туда в приказном порядке. Ты – гражданский человек, ты всегда можешь уйти. Бывают страшные моменты, и ты думаешь ехать или не ехать. Можешь сказать редактору, что не поедешь. Лучше поеду туда, где поближе, сниму последствия обстрела. Какая разница? Что то материал, что это. Но есть долг, когда ты чувствуешь, что нужно поехать, я должен сделать. Высокое это чувство? Черт его знает. Может быть, это понты, но ты сам этого не понимаешь. Я просто считаю, что я должен быть здесь, я просто так чувствую.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/-voyna---ona-vsya-pro-lyudey-/

Репортаж с полигона ОШБ «Сомали»

Теплое начало декабря сделало донбасскую степь непроходимой. Откатанные тропы превратились в месиво, в котором порой кажется, что может увязнуть даже гусеничная техника. Что уж говорить о легковушках, на которых зачастую и приходится передвигаться. Так, несколько дней назад на Запорожском направлении наша легковушка увязла в грязи где-то в голой степи. Выталкивали автомобиль, стоя по щиколотку в грязи. Не самое страшное, что может случиться в прифронтовой зоне, главное, чтобы «птичка» над головой не висела.

Другое дело – полноприводный «Патриот». Нельзя сказать, что он проходил размякшую землю без проблем, но все же опыт водителя в этом случае многое решает. «Кумар», боец легендарного ОШБ «Сомали», умело преодолевал препятствие. Комья грязи разлетались во все стороны, облепляя «Патриот». Без перебоя молотили дворники, но им было не под силу справиться с крупными кусками.

— Мы стараемся с утра выезжать на полигон, пока земля еще мерзлая, — объяснял опытный боец.

К тому моменту, как мы приехали, бойцы были уже во всеоружии и готовились к отработке упражнений. Подготовку проводят военнослужащие, прошедшие бои первых годов войны, а также тяжелейшие городские боестолкновения в Мариуполе. «Хасан» стоял в знакомом костюме «горка», который полюбился ополченцами на заре войны в Донбассе. На бронежилете висела мягкая игрушка – полюбившийся солдатами Чебурашка. «Хасан» – из местных, воюет давно. На его глазах боевые действия видоизменялись с учетом новых технологий.

— Война сильно поменялась. Дроны, по сути, заменили разведку, — поделился «Хасан».

Современные беспилотники способны на то, что ни один человеческий глаз никогда бы не смог. К примеру, отслеживать цель и распознавать военных и гражданских. Военная смекалка способна модернизировать и гражданские дроны, которые превращаются в смертоносное оружие в умелых руках. Но и кустарно сделанные аналоги порой показывают эффективность не хуже дорогостоящих «собратьев».

Подготовку нужно корректировать с учетом современных военных реалий. Бойцы должны учитывать работу вражеских операторов дронов. Не всегда у подразделений есть «дронобойки», в ход идут автоматы и ружья. Но первостепенно — «обстрелять» бойцов, которые еще не успели побывать на линии боевого соприкосновения. Для этого во время отработки упражнений рядом со штурмовиками рвутся реальные боеприпасы, чтобы, попав на фронт, никто из них не дал слабину, впервые столкнувшись с обстрелом.

Пока разговариваем с «Хасаном», бойцы разобрали патроны и заряжают «магазины». Инструктор периодически отвлекается от беседы, раздавая указания подопечным. Солдаты выстраиваются в «двойки» и готовятся к штурму окопа. «Хасан» дает команду к началу отработки упражнения. Бойцы приступили. Начинают трещать автоматы.

— Выход, — кричит кто-то из штурмовиков.

Бойцы укрываются в «лисьих» норах. Гремит взрыв. Переждали и продолжают движение. Через минуту зашипела рация: «Отработала наша арта. Засада уничтожена. Можете смело отходить, там все чисто». Упражнение завершено успешно.

Перекур окончен. Бойцы выстраиваются. «Хасан» командует приступать к новым тренировкам. Ежедневно бойцы отрабатывают штурмы окопов и зданий, эвакуацию раненого на открытой местности, сидят в траншеях во время взрыва тяжелого снаряда в нескольких десятках метров от них и так далее. В ближайшем будущем все новообретенные навыки помогут штурмовикам не погибнуть в первые часы нахождения на фронте. А пока этого не случилось, лучше проливать пот на полигоне, чем пролить кровь в бою.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/trenirovki-shturmovikov/

Донецк, его военные и прочие трудности

Если не обращать внимание на звуки, то Донецк никогда не был похож на военный город. В том смысле, что большая часть людей военный город представляет себе чем-то вроде того, на что был похож Мариуполь после завершения городских боев. Эту особенность использует вражеская пропаганда, когда пытается убедить обывателей в том, что тезис об ежедневных ударах ВСУ по Донецку — ложь.

В действительности это не так. Из недавнего — украинский беспилотник сбросил ВОП на набережную реки Кальмиус в центре города. Повреждения получили гражданские автомобили. Какой цели добивался противник, мало кто понял. Если же брать во внимание более масштабные обстрелы, то из-за них в воскресенье половина Донецка осталась без электро- и теплообеспечения. Власти попытались в короткие сроки устранить последствия и возобновить работу критической инфраструктуры, но к военным проблемам добавились еще и погодные условия.

Рабочую неделю дончане встретили в холодных квартирах. К тому же и света в домах не было. В ночь с воскресенья на понедельник был сильнейший ветер. Итогом стали обрушившиеся деревья, а это повлекло за собой перебои с электро- и теплоснабжением. Не обошлось без проблем с общественным транспортом. Из-за перебоев с подачей электроэнергии временно было приостановлено движение всех троллейбусных маршрутов.

«По состоянию на 8:00 27 ноября без напряжения остаются:

- 20 подстанций;

- 1414 тяговых подстанций.

Без электроэнергии остаются порядка 190 тысяч абонентов.

Отключено 214 котельных.

Все ремонтные бригады работают в усиленном круглосуточном режиме», — отчитался мэр Донецка Алексей Кулемзин.

Ближе к вечеру большая часть города все же получила свет и тепло. Хотя и до непогоды были проблемы с подачей тепла в квартиры горожан, и нельзя сказать, что это единичные случаи, не говоря уже о подаче воды. Но это уже стало неотъемлемой частью жизни, хотя ситуация в разы лучше, чем была еще полгода назад.

Прокручивая всю эту информацию в голове, я ехал по вечернему Донецку. В окнах домов уже загорелся свет. На светофорах периодически образовывались мини-пробки. На парковке перед супермаркетом нужно было поискать свободное место, а на кассе предстояло простоять с десяток минут, чтобы дождаться своей очереди.

Постепенно город украшают к новогодним праздникам. Появились декоративные елочки рядом с арт-объектами «Я люблю ДНР» и «Россия» в небольшом сквере рядом с гостиницей «Донбасс Палас». Живые деревья обвешали гирляндами. Вдоль дороги по проспекту Ильича развесили мини-инсталляции. Чуть ниже по проспекту у супермаркета уже установили привычную дончанам елочку, окутанную разноцветными фонариками и шариками. В прошлом году из-за ежедневных ударов по центру города власти приняли решение не устанавливать на площади Ленина главную елку Республики, так как это могло повлечь за собой трагические последствия. Как будут обстоять дела в этом году, пока неизвестно. Хотя и к такому дончане уже привыкли. Достаточно тех украшений, которые были установлены по городу.

Представим, что в такой Донецк приедет человек, который знает его только по сводкам обстрелов. Его тут же поглотит фрустрация. Наверняка он будет ждать картин из репортажей с разрушенными домами, разорванными телами, уничтоженным автобусами, но ему во внимание не попадают даже воронки от прилетов, потому что коммунальщики в короткие сроки их латают. Нет всего того, что он видел по телевизору и в интернете. Неужели наврали? А дьявол тем временем прячется за деталями, контекстом, дополнительной информацией.

Недостаточно беглого взгляда, чтобы понять, что за всем этим внешним лоском скрывается целый ворох проблем. Они незаметны, если впопыхах попытаться разобраться в происходящем. Стоит чуть глубже копнуть, и тут же выяснится, что война способна навредить не только непосредственным уничтожением. Экономические, социальные и бытовые проблемы, которые она за собой влечет, также способны навредить, иногда и с летальным исходом.

Да, Донецк действительно внешне не похож на военный город. Но в этом нет заслуги противника. Не благодаря его «милосердию» город не стерт с лица земли. Ему это просто не дают сделать. А все вражеские попытки и их последствия тут же устраняются. И то, что Донецк уже который год отмечает новогодние праздники, несмотря на войну – огромная заслуга его жителей, которые живут и трудятся, зачастую вопреки всему. Но даже у самых стойких людей порой заканчиваются силы, когда даже в мелочах не удается увидеть что-то позитивное, что поднимет моральный дух.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/gorod--kotoryy-zhivet-vopreki/

Из-за атаки ВСУ половина Донецка осталась без света и отопления

Около 3 часов ночи проснулся из-за звуков взрывов за окном. За последние полтора года привык о ночных обстрелах узнавать утром из сводок, но в этот раз гремело необычно громко. Отчетливо было слышно, как средства ПВО сбили несколько вражеских ракет. Но все же часть украинских снарядов достигла своих целей.

Утром Глава ДНР Денис Пушилин в своем Telegram-канале сообщил о том, что ВСУ поразили инфраструктуру Республики. Из-за этого некоторые населенные пункты испытывают проблемы с подачей электричества и тепла в дома жителей.

«Без света остались часть городов и районов Республики. В результате не подают тепло ряд котельных, работают аварийные бригады. Правительству поручено вести работу в штабном режиме», — написал Пушилин.

Без света остались большинство районов и населенных пунктов Донецкой агломерации, Старобешевского района, юга ДНР (частично Мариуполь и Мангушевский район). Светлодарско-Дебальцевский плацдарм, Горловка и Енакиево - также частично без света.

В отчете СЦКК ДНР отмечено, что ВСУ вели обстрел с территории оккупированного населенного пункта Курахово. Под огнем оказались Куйбышевский, Киевский, Петровский и Кировский районы Донецка, а также город Макеевка. Украинские артиллеристы использовали РСЗО и артиллерию калибром 155-мм. Утром обстрел продолжился. По тем же районам Донецка ВСУ били из населенных пунктов Карловка и Желанное Первое. Кроме того, украинские боевики били и по Горловке. Глава городской администрации Иван Приходько в своем ежедневном отчете сообщил, что за прошедшие сутки ВСУ ударили 21 раз.

Кроме важных объектов инфраструктуры ВСУ, как это обычно и бывает, попали по гражданским объектам. Как сообщил военный корреспондент Дмитрий Стешин, вражеская артиллерия поразила СТО.

«Прилетел "Хаймарс" (предположительно, СЦКК еще не подъехали) в автосервис, где я чинился еще до начала СВО и, конечно, после. Где работают настоящие "золотые руки" Донбасса, их дружбу и отношение я очень ценю. Размолотило ремзону, но, мужики уже прикидывают, как и когда начнут чинить и восстанавливать. Пожара не было, и это хорошо», — сообщил репортер.

Такие действия ВСУ неслучайны. Дело в том, что накануне стало известно, что часть авдеевской промзоны была освобождена силами подразделений ВС РФ. Очень важный участок фронта, бои за который шли с 2016 года и не утихали даже в условно «спокойные» годы конфликта в Донбассе.

Поначалу показалось, что заявления в сети были преждевременными. Обычно такая информация требует подтверждений, а ролики из вроде как брошенных окопов ВСУ не вселяли уверенности, что информация на 100% достоверна. Но лучшим подтверждением стала реакция украинской армии, которая повела себя обыденно — проблемы на фронте она компенсирует ударами по мирным кварталам Донецка.

Такого же мнения придерживается военный корреспондент Игорь Гомольский, который в своем Telegram-канале обратился к жителям Донецка с призывом отказаться от воскресных прогулок по городу.

«В отместку за оставленную промку «немец» полночи кошмарил Петровский район. В какой-то момент разом отрубились электричество, отопление и связь, но уже починили. Тем не менее, снаряды в нашу сторону продолжают лететь, а потому есть мнение, что гражданским сегодня лучше бы обойтись без прогулок. Берегите себя и своих близких», — отметил журналист.

Несмотря на успехи в авдеевской промзоне, радоваться очень рано. Как отметил выше, это важный участок фронта, но все же впереди ждет сложнейшее испытание — бои в городской черте. Как показал опыт Мариуполя, Артемовска, Северодонецка, Лисичанска и так далее, ВСУ будут оказывать сопротивление до последнего. К тому же, возможен вариант появления очередной «Азовстали» — ВСУ могут засесть на территории Авдеевского коксохима и держать оборону, пока не случится очередной «экстракшн». Потеря Авдеевки станет сильнейшим ударом для Киева, поэтому Зеленский и Ко постараются отсрочить освобождение города. В противном случае есть вариант окончательно потерять ценность для западных спонсоров войны, которые и так сокращают финансирование киевского режима.

Пока пишу этот текст, слышу канонаду за окном. Еще не раз ВСУ постараются отомстить за поражение на Авдеевском направлении. Нужно быть готовым к тому, что повторится декабрь 2022 года, когда ежедневно по центру и другим районам Донецка прилетали украинские снаряды.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/mest-za-avdeevskuyu-promzonu/

История итальянца с русской душой

Срывался снег. Хрусталики, падая, разбивались о пирс. По хрустящему ледяному покрывалу шел итальянский журналист с русскими корнями Витторио Ранжелони. Молодой мужчина подошел и оперся на поручень. Смотрел в сторону печально известной «Азовстали» и о чем-то думал.

— Где-то здесь была база украинских военных, не могу понять, в какой стороне, — он оглядывался, чтобы найти взглядом узнаваемое поврежденное здание.

Море было спокойным, как и сам портовый город, который медленно приходит в себя после ожесточенных боев весны 2022-го. Мариуполь в этом смысле сильно контрастировал с Донецком, из которого мы выезжали под звуки канонады. Утром кафе на бульваре Пушкина буквально тряслось от работы артиллерии, пока мы завтракали перед отъездом на юг Республики.

Запах костра в Мариуполе

По дороге в Мариуполь Витторио местами становился тревожным: открывал окно, чтобы лучше было слышно «выходы», поглядывал в зеркало заднего вида.

— На прошлой неделе тут ехали, а потом в ту посадку прилет был, — с легким акцентом рассказывал итальянец.

В этот раз не обошлось без очередного тянущегося ввысь столба дыма. Витторио его заметил в зеркало заднего вида, но звука прилета мы не услышали. Журналист лишь ускорился, чтобы быстрее проехать опасный участок дороги, куда периодически бьют украинские военные.

Сам Мариуполь сильно изменился. Всякий раз, когда приезжаешь в город после непродолжительного перерыва, находишь что-то новое и с удивлением рассматриваешь новые постройки или восстановленные здания, которые в памяти остались черными с зияющими дырами от прямых попаданий или пустыми глазницами окон. Отдельные участки города запомнились «достопримечательностями» в виде подбитой военной техники. Во времена боев они становились ориентирами, а сейчас от всех этих «указателей» не осталось и следа. Будто их и не бывало.

Пока ехали по Мариуполю, все вспоминали истории, которые попадались в «горячий» период. Витторио припарковал автомобиль рядом с неприметной постройкой. Рядом с домами с обрушившимися подъездами кипела стройка. Еще один контраст послевоенного города, где восстановленные здания соседствуют с теми, которые вскоре снесут вместе с воспоминаниями, личными вещами и историями людей, которые здесь жили, а в период конфликта выживали.

Витторио достал смартфон и стал показывать снимки, которые он сделал в конце апреля 2022-го. Сюрреалистичный сюжет — на фоне разрушенной черной пятиэтажки пожилая женщина в очках с толстыми линзами подстригала своего сына, которому на вид было больше 40 лет. Впрочем, судить по внешнему виду о возрасте людей, прошедших испытание городскими боями, ошибочное дело. Люди за этот период сильно меняются и всегда не в лучшую сторону.

Мы стояли у дома с фотографии. Он не изменился совсем. Все так же непригоден для жизни. Его до сих пор не снесли, но и намерений восстанавливать не замечено. На одной из уцелевших стен заметили крик о помощи: «SOS. Мы хотим восстановить дом. Помогите нам». Рядом с входом в подвал все еще остались надписи «Дети и животные» — так люди надеялись, что военные не будут бить по зданию, где находятся гражданские.

Запахло костром. Этот запах тут словно законсервировался. Словно жильцы дома все так же готовят себе еду у подъезда на собранных из мусора мангалах. Но запах тянулся со стройки, где работники готовили себе обед, до которого оставалось около часа. На мгновение показалось, что мы оба вернулись в те весенние месяцы.

«Душой навсегда с Донбассом»

На все это Витторио променял беззаботную жизнь на севере Италии в небольшом городе Бергамо, где он родился и жил до 2015 года. Работал консультантом в магазине, а параллельно продолжал следить за процессами, творящимися в стране, куда на лето в детстве его отправляли к бабушке с дедушкой.

В феврале 2014 года буквально накануне начала бойни на Майдане Витторио вновь приехал в Киев. Это был уже не тот город, который он привык видеть в детстве. Он слышал от протестующих речи о справедливости, желании жить по-европейски, о правосудии, борьбе с коррупцией. Ему тогда казалось, что люди вышли на улицы украинской столицы бороться за свои права, но после была Русская Весна на Востоке Украины. Тогда вчерашние демократы, которые осуждали насилие со стороны правоохранительных органов, отправили на подавление настроений в восточных областях армию. Следом случилась трагедия в Одессе, а за ней и война в Донбассе. Те, кто хотел либерализации общества на Украине, в итоге стали агрессорами, и это никак не совпадало с лозунгами на Майдане, которые Витторио слышал в феврале.

В Италии стали собирать гуманитарную помощь. Витторио был одним из тех, кто через территорию Украины переправлял людям в Донбассе вещи для выживания. А весной 2015-го решил сам отправиться вместе с грузом и задержаться на несколько месяцев, чтобы разобраться в происходящем. Несколько месяцев тянутся и по сей день.

— Уволился с работы, потому что хотел более подробно все это увидеть. Взять два-три месяца, чтобы глубже посмотреть, разобраться без фильтров, без политики, без пропаганды и помогать. Собрал рюкзак, прилетел сначала в Москву, потом в Ростов и оттуда уже в Луганск.

Приехал на автобусе. У меня были контакты ребят, которые работали на одно издание, они были военкоры. Ребята были из Северодонецка. Когда пришлось отступать, у них был выбор: остаться под Украиной или отступить в надежде, что все-таки получится отбить. Они поняли, что под Украиной им жизни не дадут, потому что они занимали определенную позицию во время начала Антимайдана. Они согласились меня встретить и помогать в работе журналистом. У меня был с ними контакт, но связи не было. Я стал просить людей сделать звонок. Не получалось. Я остался один в 4 часа вечера на пустом автовокзале, улица Оборонная — пустая абсолютно. Все закрыто. Попросил позвонить проходящую мимо комендатуру. Они стали проверять документы, увидели, что итальянец с итальянским паспортом. Подумали, что диверсант, пришлось объяснять, что диверсант бы не стал просить позвонить комендатуру. С этого у меня началось открытие для себя Донбасса, — вспоминал Витторио.

Ему выделили пустую комнату с тоненьким матрасом. Спать приходилось практически на полу. Витторио был не против и стойко переносил все сложности жизни в военном городе. Мылся водой из пятилитровых бутылок, а после ехал на работу в луганское издание, которое предложило ему вести колонку на итальянском языке. Периодически развозил гуманитарную помощь в детские садики. Тогда итальянца удивляла бурная реакция луганских детей, которые радовались сладостям, будто наступили новогодние праздники. Это и стало одним из тех событий, которые повлияли на его решение остаться в Донбассе надолго.

— Когда ты решал остаться в Донбассе, было ли в твоих планах пустить здесь корни: жениться и завести ребенка? Предполагал ли ты, что такое может произойти? — спросил я Витторио.

— Помню парней из Северодонецка, которые верили, что они вернутся домой. Они надеялись, что произойдет все гораздо раньше. Считали, что прошли бои за донецкий аэропорт и Дебальцево, весна — время отдохнуть немножечко, а потом пойти дальше. До этого были первые Минские соглашения, которые просуществовали недолго. Они (военкоры из Северодонецка. — Прим. ред.) не верили во вторые соглашения. Думали, что чуть-чуть для передышки и дальше вперед. И я тоже тогда не думал, что все это на всю жизнь. Хотелось верить, что произойдет все быстрее, но все затянулось, прошел один год, второй, третий. Были предложения по работе в России, в Италии, но не хотел уезжать. К тому времени прошел первые обстрелы, уже понял, что ты не просто находишься на территории, а рискуешь жизнью. Понимаешь, что это важно, что это дело принципа, что ты становишься частью истории и хочется свой вклад сделать.

— Ты сказал «на всю жизнь». Ты думаешь, что останешься здесь до конца?

— Честно, не знаю, что нас ждет завтра. Сколько прошло времени? 8 лет – это немало. Пока я здесь. Мне интересно здесь, меня тянет сюда. Даже когда уезжал в Италию, то всегда проверял сводки. Не мог даже на море отвлечься и не следить за тем, что происходит в Донбассе. Душа болит. Сложно себе представить не интересоваться этим. Душой здесь точно навсегда.

Проблемы информационной войны

Мы стояли на холме и смотрели на берег с высоты. Дул холодный ветер. Где-то там внизу проехал УАЗ «Патриот», вроде того, на котором мы ездили по Мариуполю во время активных боев и развозили гуманитарную помощь. Невольно вернулся в самое начало тех событий. Мне вспомнились первые дни после начала СВО. Тогда Витторио обронил фразу, которая на тот момент мне казалась чем-то недосягаемым.

— Я хочу поработать в Мариуполе.

Не думал, что в первые дни линия фронта на юге будет так быстро прорвана. Через несколько дней была освобождена Волноваха, а следом начались бои за Мариуполь. Ежедневно в зоне боевых действий работали десятки журналистов, привозили из горячей точки материалы и рассказывали о происходящем в городе, который был тогда у всех на устах. Казалось, что былые проблемы канули в Лету, но спустя почти два года после начала этих исторических событий приходится вновь говорить о возможных запретах.

Связаны они с трагедиями, которые произошли в последние месяцы. После обстрелов ВСУ, которые бьют по всевозможным объектам в ДНР, что неизбежно приводит к человеческим жертвам, в медиа стал подниматься вопрос ограничений работы СМИ. Пока это носит лишь рекомендательный характер, но в любой момент все может измениться.

— Перед СВО были совершены, к сожалению, достаточно серьезные ошибки. Были препятствия для журналистов. Была негласная установка, чтобы не раскачивать ситуацию — не рассказывать о том, что происходило. Сейчас мы вспоминаем, что за несколько месяцев до СВО Украина уже начала применять Байрактары, запрещенное вооружение, стала сдвигать серьезные силы к линии фронта, начала захватывать населенные пункты в т.н. «серой зоне». Об этом нужно было говорить, потому что в итоге это привело к тому, что этого не помнят. Получилось так, что люди думают, что СВО началась просто так, будто не было угрозы со стороны Украины. Хотя есть факты, в том числе и со стороны международных организаций. Но, к сожалению, те, кто ответственны за информационную повестку, не всегда делают правильный выбор, — вспоминал Витторио.

Все происходит будто по спирали. Снова говорим о том же, о чем накануне начала СВО.

— Гайки чуть-чуть закручены. Мероприятия, которые сейчас происходят, имеют иные масштабы, другой контекст. Сложно представить такое же количество журналистов, как было в Мариуполе, в полях вокруг Авдеевки, это невозможно. Этап боевых действий – другой. Сейчас есть усталость у военных, у СМИ, у людей. Это нормально. Появилась бюрократия. Но нужно работать со СМИ, это я сейчас обращаюсь к пресс-службам.

Хотя бывают разные журналисты, которые не всегда понимают, как нужно себя вести в зоне боевых действий. Но это было раньше. Сейчас многие обзавелись опытом. Поэтому отпадает вопрос компетентности журналистов. Часто журналисты становятся козлами отпущения. Мол, повторные обстрелы случаются из-за журналистов. Нет, РЭБ не всегда покрывают работу вражеских беспилотников, спутники работают, агентура работает, которая корректирует огонь, — рассуждал Витторио.

Чем должны закончиться боевые действия

— Помнишь, в декабре 21-го я брал у тебя интервью и мы уже тогда говорили о грядущей «большой» войне. До начала СВО оставалось меньше 2 месяцев. И вот, все началось. Помнишь свои эмоции? — спросил я итальянца.

— Кто жил здесь, понимали, что мирным путем все не закончится. Чтобы добиться мира, нужно его хотеть вдвоем. Там (на украинской стороне. — Прим. ред.) его не хотели. Мало, кто тогда мог подумать, что войска пойдут в сторону Киева, зайдут в Харьковскую область, что через Крым пойдут. Все эксперты думали, что все будет происходить в Донбассе. Смешанные чувства тогда были. Понимал, что начинается что-то грандиозное. Уже были другие масштабы. Это не местные народные милиции, хоть и сильно мотивированные, но это уже другая армия, другие технологии, другое оружие. В тот день появилась надежда на то, что скоро увидим конец.

Помнишь, тогда поехали на Стратонавтов и встретили Николая под аэропортом. Тогда многие люди в Донецке, как и этот героический мужчина, живущий под донецким аэропортом, уже начали праздновать конец войны. Для многих, особенно на Западе, это было начало войны, а для Донбасса, для большинства людей, это означало начало конца войны.

— Ты тоже так считал?

— Да. Когда началось продвижение, я стал думать, что могу вернуться в тот же Киев. Очень хотелось.

— Чем по-твоему должны закончиться боевые действия?

— Нельзя забывать, что до 24 февраля 2022 года Россия несколько месяцев просила гарантии безопасности, чтобы Запад обязался не расширять свои границы на восток, в ущерб России. В этом нет ничего сверхъестественного, это нормально. Так же и Запад не хочет, чтобы Россия входила в его сферы влияния. Но Запад не стал учитывать эти интересы, и Украина оказалась на грани этих систем.

Не думаю, что стоял вопрос территорий. Во-первых, защита людей в Донбассе. Это должно было произойти. А второе — заставить Запад понять, что они не хозяева мира. Мир развивается, есть страны, которые существуют без их ценностей. Это мощные страны. Есть Россия, Китай, страны БРИКС. Нужно найти новый баланс, чтобы каждый мог жить, развиваться, чтобы были взаимовыгодные отношения. Это о новом мироустройстве с учетом интересов безопасности России.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/uvidet-donbass-i-ostatsya-v-nem-zhit/

Один день из жизни военного города

Накануне весь день лил дождь. Местами срывался снег, но мне так и не удалось его увидеть. Первый в этом году, и уже во второй половине ноября. Осень выдалась теплой насколько, что казалось, что снег стоит ждать ближе к февралю, не раньше. Не считая барабанной дроби по подоконнику, день выдался тихим. Ни канонады, ни работы ПВО, ни звуков прилетов — ничего, что могло бы дать понять, что это военный город. Тишину объясняют тем, что в пасмурную погоду «птичкам» сложно осуществлять полеты и поэтому артиллерия с обеих сторон затаилась, ждала своего часа.

Такие тихие дни — большая редкость для современного Донецка. Зарекаться в таких случаях — неблагодарное дело, невольно наведешь беду, и абсолютную тишину разорвет в клочья раскат разорвавшегося снаряда. Поэтому даже в голове у себя стараешься не проговаривать мысль о тишине.

Дождь лил до самого утра понедельника. Представить боялся, что в этот момент происходило в окопах авдеевской промзоны, где шли бои и российские войска медленно, но планомерно выбивали противника с занятых населенных пунктов вокруг города. Помню, как в ноябре 2017-го под Горловкой комья размокшей земли облепляли берцы, и с каждым шагом по траншее казалось, что ноги вот-вот окончательно утонут в коричневой жиже. Передвигаться быстро в таких условиях невозможно, но нам каким-то невиданным образом удалось это сделать, запрыгнуть в белый бус, когда украинский АГС забрасывал нас ВОГами. Захочешь жить, и не на такое найдутся силы. Минивэн успешно довез до Донецка, хотя на бездорожье едва не оставили несколько колес, когда пытались петлять от прилетов.

К тому времени контраст между передовой и условно тыловым центром Донецка не удивлял. Все привыкли к тому, что война законсервировалась на линии боевого соприкосновения. Считалось, что это был один из спокойных годов, хотя в действительности бои шли так же ежедневно, как и в более «горячие» года. Этот тихий день словно вернул в тот период, когда многим казалось, что война где-то далеко, а вокруг подобие мирной жизни. О боевых действиях напоминали лишь возвращающиеся с фронта солдаты, чья обувь была укрыта толстым слоем бурой земли, а уставший вид давал понять, что на фронте дела обстоят крайне непросто.

В такие тихие дни удается отвлечься от военных будней, переключиться на бытовые проблемы, а в военную действительность возвращаться лишь посредством Telegram, где мелькали сообщения о боях под Авдеевкой. Опасная беспечность, нужно отметить, но без нее никак. В противном случае голова закипит раньше времени.

После полуночи артиллерия дала о себе знать. ВС РФ продолжили продвижение на Авдеевском направлении. Это могло значить, что с той стороны также активизируется артиллерия и снаряды полетят по гражданской инфраструктуре Донецка. Любой дончанин скажет, что в случае проблем ВСУ на фронте тут же прилетает по мирным кварталам городов ДНР. Военная примета. Предположить, что станет новой «законной целью» для ВСУ, не представляется возможным. Логики обстрелов не было раньше, не появилась она и в годы СВО.

Тем не менее, утром понедельника город ожил после дождливых и относительно спокойных выходных (хотя в субботу в Петровском районе ВСУ сбросили с помощью дронов ВОП). Перепрыгивая лужи, горожане торопились на свои рабочие места. На трамвайной остановке, которую дончане называют между собой «прожаркой», не было людей. Подумал, что из-за обстрела неделями ранее люди боятся теперь здесь находиться, но после выяснил, в чем дело.

Подошел к разрушенному зданию Управления труда и социальной защиты населения. Его окружили забором из ДСП. Доски скрывали битый кирпич, обрушившиеся балки и прочие последствия удара американской РСЗО «Himars». Верхних этажей здания больше нет, превратились в месиво. В жилом доме неподалеку меняли оконные рамы на новенькие пластиковые стеклопакеты. Сторожевая собака на территории, где когда-то была стройка донецкого метро, разрывалась лаем, когда я заметил, что выше по улице трамвай сдает задом.

Раньше трамваи проходили мимо здания, по которому ВСУ не так давно нанесли свой удар, а теперь же конечная остановка находится немного дальше. Нельзя сказать, что это каким-то образом обезопасит передвижение, так как в метрах 50 от этого места летом также был прилет украинского снаряда. Но и к этому Донецк приспосабливается, как и к любым другим ограничениям, которые несет с собой война. К проблемам с водоснабжением и отоплением горожане как-то приспособились, а пройти пару сотен метров к другой остановке не составит труда. И плевать, что и туда уже падали снаряды.

Обстрел в Донецке может застать где и когда угодно. Дома, на работе, во время передвижения по городу — абсолютно не важно. «Узоры» на стеклах после обстрелов можно встретить по всему городу, даже там, куда прилетало год назад или совсем недавно. Только местные хорошо помнят и знают даты того или иного попадания.

Каждое место обстрела будто кричит «Memento mori». Вот бульвар Пушкина. Мимо проходят люди, выгуливают собак, заходят в кафе, стоят в очереди в офис «Феникса». Рядом с одним из дорогих по донецким меркам ресторанов выбивался из общего рисунка квадрат брусчатки. Слишком свежий и совершенно иного цвета. На соседних кирпичиках заметна рябь от осколков. Но самого места прилета больше не видно. Рядом с этим местом на дереве висят мягкие игрушки, пуанты и фигурка маленькой балерины. На этом месте погибла 12-летняя Катя, которая шла вместе с бабушкой в «Донбасс Оперу» в день прощания с «Корсой». Теперь о той трагедии напоминает импровизированный мемориал, да щербины на брусчатке.

Глядя на дончан, кажется, что мысли о возможном обстреле каждый пытается избегать, гнать от себя, как и осознание неизбежности фатального исхода. Примерять на себя роль жертвы очередного обстрела – не с руки, но рано или поздно придется с этим столкнуться, а до тех пор нужно продолжать жить без оглядки. У такого образа жизни есть и обратная сторона. Может сложиться впечатление, что смерть, война и ужас где-то пусть и рядом, но все же не касаются тебя лично. Все меняется ровно в тот момент, когда становишься свидетелем чего-то трагического. Реальность бьет по голове и расставляет вновь и вновь все по своим местам. И только на фронте никогда не забывают о смерти, ведь она не просто рядом, она буквально спит по соседству и ждет своего часа, чтобы взять свое.

Оригинал: https://asd.news/articles/dnr/cherno-belyy-donetsk/

Утро в Донецке, как и многие предыдущие, началось с мощных взрывов. Клубы черного дыма тянулись ввысь в Калининском районе, а Дарья Ющенко ехала на работу в автомобиле мимо стадиона «Донбасс Арена» и смотрела через окно, как по небу тянулись белые полосы. Работала ПВО, уничтожая ракеты, летящие в сторону жилых районов города. Раньше они регулярно долетали до центра, где находится донецкий лицей №1, в котором Дарья работает учителем истории.

ИА Регнум

«Смотри, посеченные осколками», — показывает она на перила, в которых заметны были дыры от пронзивших их металлических фрагментов украинских снарядов.

К постоянной опасности уже привыкла, говорит, что нет ни одной точки по пути из дому на работу, куда бы не «прилетало». Но, как и большинство дончан, молодая женщина старается лишний раз не думать о том, что может быть. Если уж и случится — то даже испугаться не успеешь. Поэтому нужно жить и работать, ведь работа у нее ответственная: объяснять детям причины происходящего, закладывать правильное понимание настоящего через прошлое.

«Я не учитель математики, физики, каких-то фундаментальных наук, где можно быть беспристрастным. Математика остается такой где угодно. Учителя гуманитарных предметов — история, обществознание, литература — это те, кто во многом определяют личность человека», — говорит она о главном содержании своих уроков.

Мы заходим вовнутрь, через холл поднимаемся на второй этаж, в учительскую. Здесь коллеги Дарьи, которая трудится уже девять лет (и два года выполняет функции заместителя директора) о чем-то оживленно беседуют, поэтому она предлагает переместиться в свою классную комнату.

Помещение залито лучами октябрьского солнца, окна совершенно новенькие — недавно в очередной раз заменены после того, как здание администрации главы ДНР было второй раз обстреляно из американских Himars. Лицей от нее всего в нескольких сотнях метров.

На парковке все еще остались послания от дончан к ОБСЕ с призывами заметить, наконец, военные преступления ВСУ. А у двери в класс как напоминание о реальности за окном плакат, на котором изображены всевозможные взрывоопасные предметы, вроде снарядов и мин-лепестков. В памятке информация о том, что нужно делать при их обнаружении.

Прозвенел звонок. Звук разнесся по коридорам, но в них не слышно беготни и шума детских голосов. Последние три года в Донецке дети учатся в дистанционном формате. С сентября 2023 года было решено проводить очные занятия, но только по желанию учеников. Поэтому кабинет Дарьи пустует: ее классы приняли решение не рисковать и учиться заочно, по видео.

Но начались такие трудности, конечно, не сейчас и даже не во время коронавирусной инфекции. В 2014 году донецкие школьники сели за парты не 1 сентября, как обычно, а лишь месяц спустя. Но даже в этот день украинские боевики нанесли удар по одной из школ в Киевском районе города. Погибли один из преподавателей и сотрудник учебного заведения. Как раз в этот период Дарья и приняла решение устроиться в лицей №1. Тогда ей было всего 20 лет, она еще училась на втором курсе, но, учитывая ситуацию, когда учителей стало остро не хватать, девушке пошли навстречу. Поставили читать историю в 10-х и 11-х классах. А в 2015 году был первый выпуск.

«У меня в классе была девочка, которая жила на Спартаке. К ним в дом прилетело, ее родителей убило, и девочка так испугалась, что добежала оттуда пешком в центр Донецка, к тете с дядей. Она была самая испуганная во всем классе, практически не разговаривала, очень стеснялась»,— вспоминает Дарья.

Она говорит, что донецкие дети очень отличаются от сверстников в других регионах России. «Глаза у наших детей другие, взрослее, что ли». Но при этом они более радостные и уважительные.

Для них взрослые — это авторитет, от правильных действий учителей зависит не только получение каких-то знаний, но и жизнь. Умение слушать и делать то, что говорят, помогает выжить, и все знают, что нужно спуститься в убежище без шуток и игр. Тревоги здесь не учебные.

«Мы проще относимся ко всему. Война показывает, что настоящая ценность — это не пятерка, настоящая ценность, чтобы ребенок был здоров и жив. Сколько было случаев, когда погибали учителя на работе, погибали дети, когда прилетало в школы. Тогда невыученные стихотворение или параграф уже ничего не значат. У нас учителя по-другому расставляют приоритеты, — объясняет она. — Когда говорят, что школа — это второй дом, а учителя — это вторые родители, то обычно это воспринимается как что-то напускное. А у нас же это иначе, у нас это все действительно так».

Когда погиб в СВО выпускник лицея, окончивший школу лет шесть назад, к нему на похороны пошел не только его классный руководитель, но и все остальные преподаватели.

Но самым ценным Дарья называет признание своего ученика, который отправился добровольцем на войну сразу, отпраздновав 18-летие, воевал в Мариуполе. Рассказывает, что поддерживала с ним связь, звонила ему, но он был недоступен. А когда поймал связь, то поблагодарил своего учителя. Сказал, что знает, за что воюет.

«Я надеюсь, что себя не обманываю, когда думаю, что повлияла на их мироощущение. Я всегда очень внимательно относилась к вопросу патриотического воспитания, потому что считаю, что это одна из самых важных вещей, которой можно научить в школе. Возможно, я где-то была и неправа в том, что заставляла их смотреть фильмы типа «Иди и смотри». Мы с ними детально разбирали не только Великую Отечественную войну, но и те зверства, которые делали нацисты на территории города Донецка», — говорит девушка.

Из окна кабинета истории видно гостиницу, на территории которой раньше был кирпичный завод. Там в годы войны, ещё той, был лагерь для советских военнопленных. И когда школьники ходили возлагать цветы к камню в День партизанской славы, в День освобождения узников концлагерей, это было не просто прийти и положить цветок, их наставница очень не хотела, чтобы они это делали равнодушно. Чтобы они забыли о том, что было. И сейчас, делится своими мыслями Дарья, дончане живут относительно спокойной и мирной жизнью только потому, что наши солдаты не дали им зайти в город. Хоть и под обстрелами, но все равно лучше, чем в годы нацистской оккупации.

Дарья Ющенко — одна из тех, кто остается в городе не из-за безвыходности ситуации, а по убежденности. Свои взгляды она невольно передает своим ученикам. «У меня глубокое убеждение в том, что если я уеду, то значит, они победили. Это же наша земля, наш город, наша Республика, наша Российская Федерация. Я этого никому не отдам. Даже если нас здесь похоронят, как сказала моя подруга, то я отсюда уже никуда не денусь. Когда говорят, что не нужно отдавать жизнь «за какой-то клочок земли», для кого-то клочок земли, а для кого-то это Родина», — эмоционально объясняет она. Лучше умереть в Российской Федерации, чем жить на Украине.

Красной нитью через весь курс истории, который читает Дарья, проходит мысль о том, что события, происходившие в мире и в России, определяют дальнейшее существование нас в целом — русских. Она называет русскими всех, кто поддерживает ценности, которые являются традиционными для нашего народа, для России. Можно быть татарином, бурятом, украинцем, но при этом быть русским.

Русский — это наследник того воина, который освободил Европу от нацизма. Неважно, какого вероисповедания. Если он борется за Россию, за правду, за людей, которых ущемляют, то он русский. Нельзя стать патриотом своей Родины, не зная ее истории. Иначе это будет квасной патриотизм, уверена молодая учительница. Истинный патриот знает свои корни, знает, что если Родина зовет, то он поднимется и пойдет за нее.

Оригинал: https://regnum.ru/article/3841771

Интервью с сотрудником МЧС

В жизни практически каждого человека случается событие, которое делит жизнь на до и после. Это касается не только тех, для кого экстремальный эпизод — это нечто выходящее за рамки обыденности, но и тех, для кого чрезвычайные ситуации — это ежедневная рутина.

Со стороны может показаться, что спасатели беспристрастно выполняют свои профессиональные обязанности, что они невозмутимы, а их психика способна выдержать ежедневные испытания. Увы, но даже у сотрудников МЧС есть свои истории, которые приходят ночью во снах и не дают спокойно набраться сил для следующего дня.

О том, как спасатели справляются с ежедневным стрессом, переключатся с рабочего режима на бытовой и что остается навсегда с ними, поговорил с Анатолием Земцевым, спасателем МЧС ДНР. В детстве в возрасте 10 лет Анатолий спас маленьких детей, которые тонули в водоеме. Этот эпизод оставил свой след, и в конечном итоге судьба привела его в МЧС.

«Страх всегда есть»

В ведомстве Анатолий с 2010 года, за его плечами богатый опыт спасения людей. И все же военные годы разительно отличаются от всего того, что было до 2014 года. С этого началась настоящая боевая работа, сопряженная с риском для жизни.

Прошло столько лет, и казалось бы, к опасности можно привыкнуть, но страх никуда не уходит. Спасатель признался, что только на месте происшествия инстинкт самосохранения куда-то уходит и настигает лишь по возвращению.

— Когда выезжаешь на вызов, пока едешь, то еще о чем-то думаешь, а приезжаешь на место и все, - сказал он.

— Как справляетесь с чувством страха?

— Страх — это предохранитель человека. Он есть всегда, но, когда выезжаешь, то он остается где-то там. Когда возвращаешься, все понимаешь, осознаешь, что мог погибнуть, могло где-то привалить, где-то по пути следования много всего прилетает. Даже здесь сидим и ни от чего не застрахованы. Где-то страх всегда есть, но где-то глубоко.

«Работу оставляю за дверью»

30 марта 2022 года Анатолий вместе с коллегами выехали на место обстрела в Кировском районе. На улице Питера снаряд попал в кровлю девятиэтажного дома. Произошел обвал перекрытий. Из нескольких квартир люди не могли выбраться из-за обрушения конструкции. Спасатели эвакуировали 50 человек и спасли 5 жильцов пострадавшего дома. Среди них была двухгодовалая девочка. Маму также удалось спасти. С тех пор Анатолий продолжает общаться со спасенными, интересуется их здоровьем. Свою привязанность к спасенным Анатолий объясняет тем, что очень любит детей.

— Я очень люблю детей. У меня 6 родных братьев. Я в семье старший. У меня уже двое братьев погибло. В одного прилетело, его разорвало. Со вторым похожий случай произошел. Всё — война. Сейчас уходят в основном из-за этого. У кого-то сердце не выдерживает, кого-то убило, кого-то разорвало, кто-то психически это не переносит. Все болезни — это нервы. Поэтому домой нести работу ни в коем случае нельзя. Я оставляю работу за дверью. Я к этому шел года 3-4, когда начались боевые действия. Туда (домой. — Прим. ред.) невозможно ее нести. Ты открываешь дверь, к тебе дочь бежит и кричит: «Папа!». Ну какая работа? Я на руки ее взял и все.

Дочку Анатолия зовут Елена. Ей всего 5 лет. Как и многие дети Донбасса, она ребенок войны — одна из тех, кто не знает, что такое мирное время.

— Вы все-таки решились завести ребенка в условиях войны. Наверняка боитесь за нее?

— Я всегда боюсь. Я вывозил их в Старобешево. Там детские садики, школы работают. Она ходила в детский сад, на танцы, на развивающие занятия. Просто там уже такие цены гнут. Люди наживаются на горе. Я снимал жилье за 10 тысяч, сейчас уже 15 тысяч хотят в Старобешево. Я смотрю на это все и понимаю, что это неправильно.

«Нельзя привыкнуть к гибели детей»

Первые тяжелые выезды случились в 2014 году. Все, что было до, как рассказал сам Анатолий, было рутиной. Отработал и вернулся домой. Но война все поменяла, заставила взглянуть на все другими глазами. Свой след оставили и трагические эпизоды.

— Страшно было видеть все это. А потом ты привыкаешь ко всему. Человек — это такая скотина, которая привыкает ко всему. К чему нельзя привыкнуть, я всегда говорю, это к гибели детей. Никогда к этому привыкнуть нельзя. Это уже не человек, если гибель детей не принимает близко к сердцу, не откладывается в голове, то это уже не человек, это зверь, - поделился мыслями спасатель.

— Доводилось вам видеть гибель детей?

— Да, впервые в 2014 или 2015 году. БК в доме взорвалось. Я так понял, родственники что-то разбирали возле печки, и снаряд рванул. Дом в хлам. Что-то тяжелое было, потому что он разлетелся в четыре стороны. У нас есть такие старые дома, и вот он разлетелся полностью. Балка перекрытия упала девчонке на голову. Ей было около 5 лет. Я когда нашел ее, мы ее вынесли, там уже склеры в глазах были, зрачок такой белый. По первым признакам ты понимаешь, что ангелу этому не удастся помочь. Медики что-то старались, делали. Было понятно, что уже все. Это был первый выезд, который мне долгое время снился. Надолго в памяти остался.

— Вы так и не отпустили эту трагедию?

— Забывается все, стачивается. Вода камень точит, смывает эти острые углы. Отходишь от этого всего. Временами вспоминаешь, когда на выезде детей видишь, то кадрами этот эпизод всплывает в голове. Плохо, когда не можешь помочь.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/spasatel-na-voyne/

С бригадным священником и замкомандира подразделения «Ветераны» по работе с верующими военнослужащими Николаем Смиркиным мы встретились рядом с небольшой постройкой, сбитой из листов ДСП. То, что это полевой храм, выдавал лишь крест на двери. В остальном ничто не указывало на то, что здесь проводят богослужения, по виду помещение скорее было похоже на полевой штаб.

Но то, что внутри, всегда важнее внешности, и этот храм, построенный перед самой Пасхой, собирали по крупицам. Подсвечники, иконы, книги — всё необходимое для проведения обрядов в полевых условиях здесь есть, привозили отовсюду. Например, Евангелие солдаты спасли где-то под Артёмовском. Да и сам отец Николай не здешний, приехал из Самарской области.

В мирной жизни он светский священник, уже 13 лет несет церковную службу. Дома остались жена и шестеро детей. Но в августе 2022-го, после того как получил благословение у архиерея, батюшка отправился в зону СВО и стал Батюшкой: такой позывной ему присвоили в отдельной штурмовой добровольческой бригаде «Ветераны». Говорит, что жена его поддержала, у них и так вся жизнь — служба, а в горячей точке необходимость в священнослужителях очень острая.

С тех пор отец Николай безвылазно находится вместе с бойцами, даже на фронт выезжает, но командиры священника берегут, предпочитают оставлять его в расположении, подальше от линии боевого соприкосновения. Хотя для него самого быть в опасной обстановке не впервой. Еще в горячие 2014–2015 годы он привозил в Донбасс гуманитарную помощь и всячески пытался поддерживать местное население. Так и затянуло.

«На войне неверующих нет»

Один мой знакомый, прошедший ад боев еще в самом начале, когда речь заходила о вере, как будто выключался. Каменное лицо, глаза как две свинцовых пули: «После того, что я видел, я уверен, что Бога нет». Для него это была какая-то очень личная обида, как Он мог такое допустить? А вот священник, у которого статистика такого общения куда более широкая, утверждает, что известная истина «на войне нет неверующих» справедлива. И я сам могу подтвердить по своему печальному опыту, что когда приходится находиться под обстрелом, а снаряды падают в нескольких десятках метрах, невольно начинаешь молиться.

«Все веруют в Бога. Каждый из воинов чувствует необходимость в Боге. Каждое обращение в той или иной ситуации, когда солдат находится на передовой, Бог всегда слышит его, помогает, укрепляет воинов. Много случаев было, когда солдаты приходили и говорили, что если бы не Бог, я бы погиб», — говорит Батюшка и тихо улыбается. По его словам, бойцов, называющих себя атеистами, хватает. Но только до боевого крещения.

После в них что-то меняется, их взгляды на религию и отношение к Богу становятся иными. Кто-то свечку ставит, кто-то просит помолиться, те, кто некрещёные, просят, чтобы покрестили. А отец Николай не отказывает. Причем приходят к нему с такой просьбой даже люди из других конфессий, недавно такой случай был «на передке».

А вот на чьей стороне Бог и как сочетается главная идея православия — возлюбить ближнего своего, — с тем, что люди убивают друг друга, тут любой профессионал из среды духовенства просто поясняет, что в этом и заключается одно из проявлений данной нам свободы воли и возможности выбора. «С той стороны люди говорят, что Бог с ними. Но если посмотреть на то, что они делают, то веры с ними нет. В их действиях нет Бога. Особенно это видно, когда захватывают храмы», — в этот момент лицо отца Николая изменилось и уже и намека на улыбку не осталось. По нему было видно, что эта тема больная, и говорить об этом ему сложно. Поэтому договариваемся о встрече на службе, которую полевой священник проводит с бойцами ежедневно, в том числе и перед отправкой на боевые операции на линию фронта.

Благословение перед боем

Жарило июньское солнце, боец в нескольких метрах от нас шумел бензопилой, а с кухни доносились запахи готовящегося обеда. Мы сидели посреди леса на невысоких скамейках, сбитых из спиленных деревьев, пили невкусный армейский кофе, который совсем не поменялся минимум с августа 2017 года, когда пришлось отведать его в блиндаже под Авдеевкой.

На свеженьком столике стояла чья-то чашка с уже остывшим чаем. Владелец появился через какое-то время, сел рядом, завел неторопливый разговор, обычный при знакомстве: кто откуда, кто где успел побывать. Оказалось, что его тоже зовут Николай и он недавно приехал помогать отцу Николаю править службу. Пока ждали священника, новый знакомый делится впечатлениями от недавнего эпизода.

«Будят меня в два часа ночи. Бойцы попросили отца Николая благословить их перед отправкой на боевое задание. Зашли в храм, а они в броне, с касками, с автоматами, стоят, склонив голову, — рассказывает Николай. — Отец Николай их благословляет, а я смотрю, и меня оторопь берет. Ведь они могут не вернуться, едут на фронт. Это меня очень впечатлило».

Сам Николай приехал из Москвы. Говорит, весь прошлый год пытался попасть в зону СВО, но получилось только теперь. А кроме помощи своему тезке-священнику его задача — общаться с бойцами, оказывать психологическую помощь. Говорит, набрал с собой одежды, а здесь выдали форму, чтобы привлекать меньше внимания. Одно только отличие — на рукаве шеврон с ликом Иисуса. А прямо сейчас тезка отца Николая привез в полевой храм икону, которая используется на литургиях.

Появился отец Николай, уставший, задумчивый, взял иконы святых Николая и Георгия Победоносца, всё необходимое для проведения таинств, и мы все уместились в потрепанную «Ниву». Батюшка сел за руль, своему помощнику дал команду занять переднее пассажирское место, а мы расположились сзади. Старенький автомобиль периодически капризничал, но всё же завелся, и мы поехали в соседнее расположение. Часть дороги пришлось пройти пешком. В пункте назначения командир построил личный состав, все сняли головные уборы. Выбритые под ноль макушки блестели от пробивающихся сквозь ветви деревьев лучей обжигающего солнца. Бойцы Николай и Георгий взяли иконы своих святых, и служба началась.

Вот так, под открытым небом, привычная любому прихожанину литургия выглядит совсем иначе, здесь нет тех, кто ходит по привычке, скучая и поглядывая на часы. Для солдат это не просто общее богослужение, это еще и защитный ритуал, возможность получить еще немного силы и везения, отпустить страх, исподволь живущий в каждом, даже самом храбром человеке. А подразделение сейчас стоит на одном из самых горячих участков ЛБС — севернее Артёмовска, и боевой опыт новоиспеченные солдаты получают не только на полигонах, но и непосредственно во время огневого контакта с противником. Неудивительно, что перед боем военнослужащие обращаются за благословением, просят о личной беседе. Батюшка старается не отказывать никому. Бойцы даже сколотили для него большое деревянное кресло, чтобы по вечерам сидеть вокруг на скамейках и разговаривать.

Тройная служба

«Для меня самые тяжелые и страшные события — это когда не вертаются наши воины, те, кто погибают. Я с этими воинами рядом сидел, чай пил, молился, общался, благословлял их на выполнение задания, когда они отправлялись. Потом, когда получаешь весть о том, что погиб — это самое тяжелое, потому что они для меня не просто воины, они дети для меня. Хоть некоторые из них старше меня по возрасту, но всё равно они для меня дети — воины православные», — говорит священник, и становится понятно, почему он грустен и подавлен. Бригаду перекинули на одно из самых горячих направлений, интенсивность огня высокая, поэтому потери среди личного состава нередки.

Отсюда, наверное, и появляется естественное стремление найти защиту перед лицом смерти, которая всё время изобретает способы, лишь бы добраться до человека. Я регулярно встречал на позициях у бойцов небольшие иконки, которые лежали на мешках с песком, а на некоторые военнослужащие носят неофициальные шевроны со Спасом Нерукотворным, которые раньше любили ополченцы, в армии еще недавно это было редкостью. Хотя в «Ветеранах» люди разные — есть прикомандированные мобилизованные, есть добровольцы, есть и бывшие заключенные, решившие идти воевать.

«Мне кажется, настоящий мужчина, любой, не задумываясь, отправится сюда. У нас истинные, настоящие добровольцы, которые пришли во спасение от нацизма, от супостатов, которые пытаются разрушить православие. Вот они, истинно веруя в Бога, выполняют поставленные задачи на территории СВО, — говорит отец Николай. — Как любой мужчина, я тоже должен исполнять свой воинский долг. Но как священник, не имею права брать в руки оружие, у меня другое оружие: слово, крест и Евангелие».

И служба у Батюшки тоже тройная. Он служит Богу, своей стране и людям. Слова Спасителя «жатвы много, а делателей мало» — точная характеристика жизни таких людей, как отец Николай, чей духовный опыт является опорой для других, когда к вере приходит всё больше людей. Обычная работа приходского священника, с обучением, крещением, причастием и общением с прихожанами, на войне прирастает огромной ответственностью. Ведь и священник понимает, какого чуда ждут бойцы. И даже отправляясь немного отдохнуть, непрерывно думает о тех, кого благословлял перед отправкой на боевое задание.

Оригинал: https://regnum.ru/licadonbassa/3821617

Репортаж с позиций на Авдеевском направлении

Когда прогремел первый прилет, мы сидели и курили. Взрыв раздался без сопутствующих звуков. Ни свиста, ни шороха, просто разрыв. Наверняка что-то западное. Затрещали пулеметы.

— В небе «птичка», — зашипел голос по рации.

Звуки «работы» пулеметчиков становились громче. Их заглушал только грохот новых прилетов. Все ближе и ближе. Трескотня пуль усиливалась. Количество стволов увеличивалось. Они тоже приближались к нашим позициям.

— Моя мне говорит, что я ее достал. Ночами не спал, когда вернулся домой в отпуск. В первую ночь совсем не мог уснуть. Тихо так было, — делился мобилизованный из Санкт-Петербурга.

— А я проснулся в первую ночь и смотрю на потолок, а там люстра. Я думаю, что за дебил ее сюда повесил, — добавил сослуживец.

Засмеялись. Раскатисто так, словно рассказали какую-то рядовую шутку из обыденной жизни.

В ногах то и дело пробегал «Трасер» — пёс бойца с позывным «Историк». Я смотрел на собаку и ждал его реакции на раздающиеся звуки. «Трасер» был спокоен, не лаял, уши не вострил, значит, можно было не беспокоиться.

— Всем прекратить стрельбу, — раздался голос из динамика.

Пулеметы продолжали палить. Поливали закатное небо. Где-то были «глаза» корректировщика. Голос в рации еще несколько раз повторил команду, пока все не стихло. Всего раз тишину разорвал очередной прилет, а следом настала окончательная тишина.

— Часто у вас так? — спросил у бойца, сидящего по левую руку от меня, с позывным «Поэт». В действительности мой вопрос был глупым, ведь до позиций противника было каких-то несколько сотен метров, а линия фронта здесь застыла давным-давно. Обе стороны прекрасно знают, что, где и как. Вот и палят друг по другу без возможности сместить линию соприкосновения. В лоб бить здесь бессмысленно с обеих сторон. Поэтому прилетает здесь всякое. Сейчас ВСУ уже без какого-либо стеснения используют западное вооружение, но оно у них на этом участке фронта было и до этого. В Авдеевской промзоне чего только не было. Бойцы еще в далеком 2017 году рассказывали о польских минометах, чьи снаряды падают без свиста, в отличие от советских. А сейчас украинцы используют РСЗО стран НАТО.

— Периодически. «Сыч», когда приезжал в прошлый раз, тоже под такие звуки уезжал, — вспомнил «Поэт» о визите к ним на позиции своего знакомого еще по мирной жизни в Санкт-Петербурге. Они не прекратили общение после того, как Максим, так зовут бойца, ушел на фронт.

С «Поэтом» я познакомился в 2019 году в культурной столице России. Он пришел на презентацию моей книги и выставки. Кажется, что было это так давно, а прошло каких-то 4 года, и как круто все изменилось. Некогда водитель троллейбуса – теперь среди таких же, как он, мобилизованных военнослужащих. В 2019 году и подумать не мог, что в следующий раз Макса встречу в военной форме в окопе под Авдеевкой. Помню, как тогда его впечатлили кадры с бойцами с передовой на различных участках фронта в ДНР, а теперь он сам — один из них.

— Когда жена узнала, что я собираюсь на войну, сказала, что хочет со мной развестись. Потом остыла и через пару часов сказала, что я герой, что она об этом не подозревала, — вспоминал «Поэт» осень прошлого года, когда он сам пошел в военкомат и попросился в Донбасс.

Свой позывной боец получил, как это несложно догадаться, за свое хобби. На войне писать стихотворения не перестал. Сюжеты — военные, как это ни странно. Об обыденной жизни, об окружающих людях, о собаках, которых тут предостаточно. Как признался «Поэт» по пути на позиции, одна ему настолько запала в душу, что он даже планирует ее впоследствии забрать в мирную жизнь. Одному псу, самому боязливому, который огрызался на бойцов и других собак, который боялся любого шороха, посвятил одно из своих стихотворений.

Какие грустные, тоскливые глаза —

В них боль видна, страдания и муки.

По-человечески в них промелькнëт слеза,

Когда смертельные всё будоражат звуки:

От взрывов, от свистящих в небе мин,

От выстрелов ПК и автоматов,

От надрывающихся в воздухе турбин,

От близко пролетающих снарядов…

Заходят в каждый разорëнный дом,

Надеясь отыскать свою обитель,

И робко завиляют вдруг хвостом,

Заметив рядом камуфляжный китель.

Военные поделятся едой,

Погладят, нежно за ухом потреплют

И жизнь становится хоть чуточку другой,

Собаки ж тоже служат, как умеют...

А у солдат такая же судьба —

Война внесла в их жизни коррективы.

И взгляд такой же грустный иногда,

И каждый день за радость, если живы…

Пес подстроился под своих собратьев и больше свой страх не показывал. Лежал в ногах у Макса мирно, пытался уснуть. Периодически поднимал голову, оглядывался, а после укладывал ее на лапы и закрывал глаза, не обращая внимания на трескотню пулеметов. Должно быть, снова что-то подозрительное плыло по темно-синему полотну. В какой-то момент затихло вновь. Тишина держалась минут 10-15.

— Пока затихло, пора возвращаться, — сказал «Поэт» и пошел за бойцом, который меня отвез в Донецк.

В город вернулись, когда уже стемнело. Катили по Киевскому району, там, где намеренно выключены фонари. Пробирались сквозь тьму августовского вечера. Смотрел на мелькающие огоньки проезжающих мимо автомобилей сквозь паутину прошитого осколком стекла. «Газелька» пережила несколько прилетов, но все еще оставалась в строю.

По обыкновению, когда попадаешь в Донецк после позиций, пропадает чувство тревожной настороженности. Ложное чувство, ведь среди мирных кварталов сейчас порой опаснее, чем в окопах, что отмечают даже военные. И все же наступило обманчивое облегчение, что попал в безопасное место. Оно испарилось быстро, когда водитель высадил в пункте назначения, а со стороны, откуда мы только что приехали, стали доноситься взрывы. ВСУ забрасывали Киевский район кассетными снарядами. Загорелся гражданский дом.

«В очередной раз пронесло», — мысль, которая всякий раз приходит в голову, когда, возвращаясь с передовой, пропускаешь свою очередь на «черный билет». Сколько еще осталось до лимита везения, неизвестно.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/-i-kazhdyy-den-za-radost--esli-zhivy-/

Военным корреспондентам нужны гарантии и статус

22 июня в результате удара ВСУ кассетными боеприпасами погиб военный корреспондент РИА Новости Ростислав Журавлев. Еще ряд журналистов получили ранения различной степени тяжести, все остались живы, хотя и нельзя сказать, что здоровы в полной мере.

Трагедия не могла остаться незамеченной профессиональным сообществом. Среди множества сообщений с соболезнованиями были подняты важные темы, которые связаны с деятельностью военных корреспондентов в зоне проведения СВО.

Кто виноват

Важный вопрос поднял в своем посте в Telegram репортер ВГТРК Александр Сладков. Кто же виноват в случившемся? Ложится ли ответственность за гибель военного корреспондента на плечи силовиков, которые обеспечивали выезд в опасную зону?

«А я не буду торопиться. Обвинять Департамент информации Минобороны? А в чём? Журналисты были на месте событий, работали, им это обеспечили. Большой коллектив привезли. Создали групповую цель? Может быть. А может и не быть», — написал журналист.

В действительности обвинять силовиков не в чем. Журналисты, в особенности те, что специализируются на боевых действиях, должны осознавать всю серьезность ситуации. В свое время, еще задолго до начала СВО, военкор Дмитрий Астрахань сказал, что война — это не Диснейленд. Сложно спорить с этим утверждением, так как в зоне боевых действий опасность — не красное словцо. Бронежилет, каска, подсумок с медициной нужны не для того, чтобы поучаствовать в хеллоуиновской вечеринке клерков или отыграть роль в игре. Нет, все предельно серьезно, и каждый атрибут нужен не для красивого внешнего вида, а чтобы выжить в условиях высокой вероятности удара со стороны противника.

«К МО какие могут быть претензии? Это война. Мы военные журналисты. Это выбор каждого из нас — работать на передовой. Мы все осознаем риски. Мы ничем не лучше и не хуже солдат, которые держат рубежи. Не надо носиться с нами, как с сахарными. Мы в определенном смысле такие же солдаты, но со своим "оружием"», — написал Семён Ерёмин, военкор РЕН-ТВ.

Не понаслышке знаю, что часто отказывают в выезде на передовую в том числе из-за того, что там крайне напряженная ситуация. Не раз писал, что журналисты на фронте по большому счету становятся обузой для солдат. В таких условиях боец должен думать не только о выполнении поставленной задачи, но и о безопасности человека, которого сопровождает в окопах. Поэтому военные предпочитают не связываться с журналистами, чтобы потом им не «прилетело по шапке».

Есть еще военные корреспонденты пресс-служб, которые выполняют задачу по сопровождению журналистов на фронт. Впрочем, винить их тоже абсолютно не в чем. Они не всесильны, они не могут собой закрыть журналистов, чтобы те выполнили редакционное задание. Военкоры пресс-служб могут обеспечить выезд в опасное место, но гарантировать безопасность и сохранность здоровья никто не может. Это боевые действия, а не луна-парк, где аниматоры устраивают представление, чтобы развлечь или показать «красивую картинку». Если уж принял для себя решение отправиться на войну, то нужно и осознавать риски, которые сопровождают эту деятельность.

Что делать

Очередная трагедия с военным корреспондентом вновь актуализировала обсуждение статуса военных журналистов. Еще 14 июля сообщалось, что Союз журналистов России совместно с Минцифры РФ предлагает принять особый статус «ветеран военной журналистики» для военкоров и тех корреспондентов, кто освещал боевые действия в Афганистане, Сирии, Чечне и других горячих точках.

«Мы вместе с Минцифры России предлагаем ввести особый статус для военкоров – людей, обеспечивающих освещение событий в горячих точках. Потому что «ветеран боевых действий», всё-таки, для журналистов не подходит. Журналист не имеет права держать в руках оружие за исключением самых экстремальных ситуаций. Именно поэтому мы предлагаем определить особый статус "ветеран военной журналистики"», — заявлял Глава СЖР Владимир Соловьёв.

На данный момент какой-то конкретики так и не появилось. Данная инициатива пока находится в стадии разработки, но уже сейчас понятно, что необходимо предпринимать действия для поддержки военных журналистов. К примеру, военный волонтер Алексей Живов считает, что государство должно оказать помощь семье погибшего военкора Журавлева.

«Я еще раз напоминаю, что большинство военкоров и военволонтеров не имеют статуса участников и ветеранов СВО, их семьи не имеют права на компенсацию и т.д. Хочу обратиться к профильным ведомствам: Журавлев явно заслужил орден за заслуги перед Отечеством и поддержку семьи и близких со стороны государства», — написал он.

Репортер и публицист издания «Украина.ру» Игорь Гомольский напомнил, что огромное количество военных корреспондентов, по большей части это касается донецких журналистов, работают вообще без каких-либо страховок или гарантий того, что в случае чего им кто-то окажет помощь.

«Многие коллеги понятия не имеют, что такое страховка. Многие коллеги работают на птичьих правах. Многие коллеги работают не за смешные, но за очень смешные деньги. Потому — да, статус нужен. И статус, и гарантии», — считает Гомольский.

Российские власти в свое время правильно сделали, когда приняли решение о поддержке военнослужащих, которые получают ранения или погибают во время боевых действий. Таким образом, в случае трагических событий семьи, родственники и близкие солдат не останутся на обочине жизни.

Прежде всего хочу подчеркнуть, что не считаю, что военкоров нужно приравнять к военнослужащим, но все же какие-то меры должны быть предприняты. В случае с военкорами уместны будут похожие меры, пусть и не идентичные с солдатами, все-таки степень риска для жизнедеятельности разнится значительно. Гарантии, хотя бы минимальные, могли бы позволить журналистам, которые не работают на крупные издания или федеральные телеканалы (там-то как раз вышеупомянутые вещи обеспечиваются), рассчитывать на то, что их вклад в освещение боевых действий не останется незамеченным государством.

Наличие большого количества военных корреспондентов в положительном смысле отличает нашу сторону от украинской, где власти тотально контролируют информацию, поступающую из зоны боевых действий. На Украине даже показать последствия прилетов нельзя без вероятности оказаться в СБУ, где снявшего заставят на камеру на украинском языке извиняться перед обществом за свой «проступок». В нашем же случае военкоры привозят материалы из самых горячих участков фронта, что в целом должно только поощряться, и гарантии могли бы решить ряд вопросов, которые стоят перед теми, кто все же принимает решение на данный момент на свой страх и риск отправляться в «красную» зону к бойцам.

Остается открытым вопрос — кого можно считать военным корреспондентом, а кто только мимикрирует ради той или иной причины, в угоду собственным амбициям или желания получить привилегии, но не прилагать должных усилий для освещения реальных боевых действий, а вместо этого отсиживаться в кафе где-то вдали от линии фронта.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/prioritetnaya-tsel-dlya-vsu/

РФ проживает то, что ЛДНР в первые годы войны

Наблюдая за дискуссиями, которые сейчас происходят внутри российского общества, поймал себя на том, что вновь испытал чувство «дежавю». Оно тесно переплелось с мыслью о том, что сейчас будто случилось повторение периода пресловутых Минских соглашений.

Ситуация – вполне закономерная. История ведь идет по спирали и пусть не идентично, но все же повторяет то, что уже когда-то происходило. На нескольких примерах хочу показать, что все то, что сейчас переживает российское общество, происходило в Донбассе в первые годы войны.

2022-ой — худшая версия 2014-го

До прошлого года мне казалось, что худший год в моей жизни остался позади и он был в 2014-ом. Первые обстрелы, отъезды друзей и знакомых, разрушение былой жизни, попытки перестроиться в новых военных обстоятельствах. Все это случилось с Донбассом в первый год войны.

2022-ый словно вернул в тот первый год войны, но в значительно больших масштабах. Донбассу не нужно было перестраиваться на военный лад, так как мирная жизнь толком и не возвращалась, но все же полномасштабные боевые действия вновь отрезвили, и даже иллюзии мира больше не было. Зато стало прилетать туда, куда до этого никогда не падало. На фронт отправились те, кто туда до этого не собирался. Кто-то даже нашел себя в этом и больше к мирной профессии возвращаться не планирует. Хотя есть и обратные примеры.

Параллельно с этим в жизнь рядовых россиян ворвались боевые действия, то, что для многих казалось чем-то далеким, что показывают по телевизору, говорят в сетях, но все это будто существовало в виртуальном мире, а в реальности были рутина, бытовые заботы, отпуск заграницей и прочие житейские вещи. И вот сосед получил повестку, знакомый пошел добровольцем еще в мае 2022-го, массажистка вспомнила, что у нее есть медицинское образование и поехала санитаркой, блогер, которого слушал и чьему мнению доверял, уехал заграницу, друг посчитал, что для него здесь нет перспектив личностного роста, поэтому «пора валить», и так далее.

А потом ситуация лишь развивалась. В соседнем подъезде у соседки муж погиб, одноклассник пишет проклятия в социальных сетях, а в это время в телеграмме, по телевизору, да даже в рекламе на сайтах онлайн кинотеатров показывают информацию о войне. И так весь год. Какие-то эмоциональные качели от каждого нового известия.

2022-ой мне казался худшей версией 2014-го. Будто бы на максималках со всеми возможными ухудшениями. Усиление обстрелов, масштаб боевых действий увеличился кратно, а там, где, казалось, можно было отвлечься хотя бы на мгновение, теперь тоже была война. Осознание этого ко мне пришло, когда впервые за время СВО осенью 2022-го попал в Ростов, который напоминал какой-то тыловой район Донецка. От былого мирного настроения и дух простыл.

И все это, несмотря на то, что в какой-то период казалось, что к войне привык и уже мало, что может удивить. А что происходило в этот момент у людей, которые долгий период отрицали тот факт, что на границе с Россией долгие годы шли боевые действия? Для них это стало настоящим откровением.

А потом наступил 2023-ий. И пришло принятие. Смирение с тем, что приходится жить в таких обстоятельствах. Что появились ограничения даже на бытовом уровне, вроде того, что больше не можешь в магазине купить свой любимый напиток. Поначалу это могло даже шокировать, а после пришло осознание, что это вообще не является проблемой, что жить можно и без привычного фастфуда, а носить можно не только полюбившиеся бренды одежды, но и те, что пришли им на смену. И тут наступает следующий этап.

Падение интереса

Постепенно интерес у общества к боевым действиям падает, за исключением отдельных эпизодов обострения, вроде ситуации с мятежом ЧВК «Вагнер» или удара по Крымскому мосту. Аналогичная ситуация была в Донбассе после завершения Дебальцевской операции.

После освобождения Дебальцево и населенных пунктов, прилегающих к этому городу, постепенно интерес рядовых жителей угасал. Несмотря на то, что бои продолжались, былого пристального внимания к происходящему уже не было. Следить за боестолкновениями вновь начинали, когда происходили обострения, вроде операции в Марьинке в июне 2015-го или вспыхнувших боев зимой 2017-го.

В остальном жизнь постепенно устаканивалась, и люди плавно, сами того не замечая, возвращались к привычному образу жизни, несмотря на то, что на окраинах города случались обстрелы или попытки атак со стороны украинской армии. Доходило до абсурда — фейерверки в воюющем городе. Это поражало, бесило, но даже к такому постепенно привыкаешь, перестаешь дергаться от каждого баха или вспышки, так как уже можешь отличить, что подобные звуки не несут какой-то опасности. Даже раздражение куда-то улетучилось, поэтому сейчас никто уже особо не возмущается о проводимых фестивалях в России, но год назад об этом могли вспыхнуть жаркие баталии в комментариях с возмущениями, что это недопустимо в военное время.

«Возвращенцы»

Летом 2015-го в Донецк стали возвращаться люди, которые уезжали из зоны боевых действий. Причем возвращались с обеих сторон — из Украины и из России. Кто-то потому, что не мог найти себя в новых местах, кого-то безумно тянуло домой, кто-то по причине присмотра за близкими, в общем, причин хватало.

Вместе с «возвращенцами» (так оставшиеся дончане порой со злобой называли тех, кто вернулся в город) приходило и их мировоззрение. Думаю, что не нужно описывать, что за первый год войны у дончан, которые находились под обстрелами, изменились ценности и взгляды на жизнь. В это же время в Донецк вернулись те, кто весь этот период пытался дистанцироваться от происходящего. То есть, в их головах если что-то и поменялось, то привычки все же остались прежними, из мирной жизни, от которой в Донецке остались лишь воспоминания.

Поначалу это сильно контрастировало и вызывало диссонанс. Не скрою, что в тот период был значительно радикален из-за эмоций, которые в тот момент переполняли. Не мог свыкнуться с тем, что вернувшиеся люди несли с собой тот образ жизни, от которого в период активных боевых действий пришлось отказаться. Весь кутеж, который происходит на бульваре Пушкина в центре города, казался каким-то сюрреалистичным. Но даже к этому пришло привыкание и со временем даже осознание того, что это нормально.

На войне невозможно постоянно думать исключительно о боевых действиях. Нужно уметь отвлечься, дать себе возможность разгрузиться эмоционально. Поэтому даже военных можно было встретить в различных заведениях в центре города. И это более чем в порядке вещей. Очередные предрассудки ушли в прошлое вместе с эмоциями.

Уже сейчас в российском обществе поднимают вопрос «возвращенцев». Это неизбежно. Пока говорят об инагентах, об отношении к ним и как с ними поступать в будущем. Но открою тайну, что ничего не будет с «возвращениями». Говорю не о громких именах, а о рядовых «релокантах», которых так эмоционально критиковали повсеместно. Более того, в будущем они вполне спокойно вернутся и займут места даже на федеральных каналах, которые они поливают грязью и зарекаются там работать. Вновь будут слушать тех, чьих песен сейчас намеренно предпочитают избегать из-за политической позиции того или иного исполнителя. И с этим свыкнутся, как в свое время в Донецке приняли тот факт, что ведущий с украинского телеканала, который называл дончан «сепаратистами» и «террористами», смог сначала устроиться на республиканском телеканале, а на данный момент работает на федеральном.

И такие эпизоды будут, но в будущем. Просто для этого еще не пришло время.

Повторение 2015-го

По сугубо личным ощущениям, сейчас мы находимся в периоде лета 2015-го. Эмоции еще сильны, но все же постепенно наступает смирение и принятие сложившейся ситуации. Осознание того, что приходится жить в условиях боевых действий, больше не шокирует.

Да, боестолкновения продолжаются, нет никаких соглашений о перемирии, но все же линия фронта если и меняется, то не так стремительно, как в начальный этап.

Думскроллинг остался в 2022-ом, теперь за новостями уже следят не так активно, о чем свидетельствуют отписки от каналов, специализирующихся на боевых действиях. Поэтому из Донбасса вновь уехали новоиспеченные военкоры, которые активно освещали события в начальном этапе СВО.

Уже сейчас постепенно люди возвращаются из стран, куда уезжали еще в начале СВО или после объявления частичной мобилизации. Об этом свидетельствуют даже вернувшиеся из Турции, Казахстана, Сербии, Грузии блогеры, которые вновь стали публиковать развлекательный контент и предпочитают не высказываться о боевых действиях. И можно было бы снисходительно сказать, что не важны эти блогеры, но они лидеры мнений, и если они возвращаются, то вместе с ними и их аудитория, которая последовала примеру и уехала, теперь на примере своих кумиров видит, что в Россию можно возвращаться и ничего страшного не случится.

Не хочется увязнуть во всем этом во второй раз, но с гораздо большими масштабами. Все будет зависеть от того, как будут складываться боевые действия, но уже сейчас часто встречаю, в том числе в западной прессе, тезис о грядущих соглашениях, которые могут подписать стороны в обозримом будущем. Это будет означать, что для большой России начнется свой период Минских соглашений, и закончится он ровно в тот момент, как начнется новая активная фаза боевых действий. В таком случае мои предположения подтвердятся и придется ждать следующей активной фазы, а она неизбежна, пока в Киеве сидят ставленники Запада, а страны НАТО не потеряют интерес воевать с Россией чужими руками.

Оригинал: https://asd.news/articles/voyna/donbasskiy-opyt-dlya--bolshoy-rossii-/

Любое изнурение духа всегда неправедно; Истина же мгновенно несёт оживление и обновление.
то ищете вы? – Мысли и цитаты из книги В Свете Истины, Послание Граля от Абдрушина

Многие люди, осмеивающие вопросы духовного плана, делают это лишь из равнодушия и лени, поскольку потребовало бы усилия отбросить заученные и выдуманные идеи и выстроить нечто новое. Другие найдут, что это станет помехой их привычному образу жизни, и поэтому для них это некомфортно.
Пробудитесь! – Мысли и цитаты из книги В Свете Истины, Послание Граля от Абдрушина